Спектакль этот был впервые показан лет пять назад, принят публикой, а также критикой либо вполне, либо более чем благосклонно. Существовала, однако, в разговоре некая черта, которая как бы отделяла пьесу — «Кто боится Вирджинии Вульф?» от ее исполнителей. Не стена, не барьер, не ров, но нечто такое, что на языке анекдота можно выразить фразой «Мне бы ваши заботы, господин учитель».
Нам бы в самом деле ваши заботы, господа действующие лица, и мы вряд ли стали бы терзаться, мучить себя и других, превращая жизнь в ад из-за того, что некто Джордж не мечтает о кресле ректора, оставаясь тем, кто он есть, — преподавателем университета. Марту же его неумение занять пост как раз и бесит, выводит из себя, и она пьет, скандалит, демонстративно изменяет мужу. При этом (так дано) она любит его, он - ее и оба они — сына, которого у них нет, которого они выдумали, и живут с этой выдумкой, ставшей для них реальностью.
Тогда, после премьеры, хотелось забыть причину недовольства Марты и следить за тем, как Галина Волчек «сменяет» одно безумство героини другим. Вводит тебя, едва ли не насильно, в чуждый мир, в который сама погружается безбоязненно, и оттого, вероятно, видит в нем то, что скрыто от отстраняющего взгляда. И все — Марина Неёлова, Валентин Гафт, Александр Кахун видели в этой истории нечто сокрытое, иначе не могли бы играть с той мерой страсти, которая заставляла забывать, примиряться с причудами пьесы.
На этих первых впечатлениях сердце бы успокоилось, но время шло, спектакль оставался в репертуаре, а раз так — значит, публика его принимала. К пустующим креслам в «Современнике» не привыкли, насильно зрителям ничего не навязывали, и захотелось посмотреть, что столь долго спектакль «держит». Если весь мир театр и люди в нем актеры — что играют эти? Чему научило их время и чему они хотят научить нас? Чему и нас научило время — высокомерия оно во всяком случае нам поубавило, зато тревога и неуверенность вошли в жизнь даже самых беспечных.
Спектакль отвечает именно этим чувствам, и они отзываются в нас в первую очередь и с гораздо большей силой, нежели раньше. Теперь как-то все равно, почему эти двое оскорбляют друг друга, втягивая в недозволенную, опасную игру молодых гостей. Теперь видишь предательство одних по отношению к другим и к себе тоже, потому что «забавы» такого рода не проходят бесследно.
Раньше было, в общем-то, жаль Джорджа — милая ему досталась жена — теперь Гафт, пожалуй, ухмыльнулся бы, если бы ему сказали такое. Да и не скажешь — ярость, с которой он обрушивается на бедняжку Хани, добиваясь от нее признания, способного разрушить ее и без того хрупкую семейную жизнь, — сочувственные слова в адрес героя запрещают. Зато велят отдать должное актеру. После спектакля Гафт заметил, что скучно играть и смотреть, заранее зная ответ, что важен процесс. (Он сказал образно — про задачку и про подсмотренный ответ). Заметил походя, как нечто, само собой разумеющееся, но живую природу спектакля объяснил. И этого, и других, потому что сценическое создание живо до тех пор, пока не станет преподносить публике давно и загодя найденные ответы.
В спектакле, почти в финале, есть момент, когда Марта рассказывает Хани и Нику о несуществующем сыне. Рассказывает так, как может рассказывать только мать, — видя его воочию, слыша и умиляясь его первым шагам, его первому лепету. По пьесе — рассказ для чужих и назло мужу — Волчек произносит монолог для себя, и разница между тем и другим существеннейшая. Позволяющая сильно и остро «закрепить» в зрителях то, что чувствовали актеры, играя пьесу. Позволяющая, заставляющая выйти к мысли, необходимость которой с каждым днем становится все очевидней. Не месть сладка человеку, но любовь, и когда ее предаешь, — душа обращается в пустыню.
Слушаешь Марту, а видишь ее и Хани (мизансцена построена режиссером Валерием Фокиным так, что в фокусе Волчек и Неёлова) и не хочешь упустить из вида ни ту, ни другую. Слова одной отражаются на лице другой, которая каким-то чудом умудряется стать иной буквально за считанные минуты. Опять процесс, на котором, так уж актерский талант устроен, отзывается все, что происходит вокруг. На сцене, в зале, в жизни.
Наивно утверждать, что все, кто видел спектакль испытывают то же, что и ты. Но зал был опять полон, по окончании не торопился к выходу и - дарили актерам цветы.

Н. Лордкипанидзе