При выборе театрального спектакля руководствуешься многими причинами: что за театр, пьеса, актеры, режиссер. Когда привлекает хотя бы что-то одно, уже прекрасно. Когда интерес вызывает все, возникает, видимо, из чувства самосохранения, настороженность: ну не могут такие разнородные составляющие привести к хорошему результату.
«Современник», Марина Неелова, Теннеси Уильямс, Кирилл Серебренников. Даже очень далекий от театра человек знает, что такое «Современник», и никогда не спутает Марину Неелову ни с какой другой актрисой. Имя драматурга тоже не вызовет вопросов.
Остается режиссер. Всего за два сезона им поставлены на разных сценах Москвы три спектакля: «Пластилин» Василия Сигарева в Центре драматургии и режиссуры, «Откровенные полароидные снимки» Марка Равенхилла в филиале Театра имени Пушкина и «Терроризм» братьев Пресняковых из Екатеринбурга на Новой сцене МХАТа имени Чехова. Скептические оценки этих пьес, мол, это невозможно поставить, были проигнорированы Серебренниковым. В косноязычии, разорванности сюжета режиссер увидел и дал возможность увидеть зрителям боль и любовь их современников, не умеющих порой высказываться последовательно и логично.
Но «Современник» взял уже ставшую классикой пьесу. Театр пригласил режиссера, тонко ощущающего сегодняшние ритм, слово, жест, обладающего почти собачьим нюхом, на постановку «Сладкоголосой птицы юности». И тут нюх вновь не подвел. Серебренников, не покушаясь на основной текст, известный в переводе Виталия Вульфа и Александра Дорошевича, все-таки выступил еще автором сценической композиции: ко всем трем актам по его просьбе прологи написала Нина Садур.
Иногда бывает достаточно первых мгновений, когда медленно раздвигающийся занавес сантиметр за сантиметром открывает сцену, чтобы понять, «ху из ху». И сразу наваливаются тоска и хандра за неправильно сделанный выбор. Когда же видишь абсолютно условное, но одновременно живое, почти явственно, осязаемо пульсирующее пространство, ты во власти театра. Правда, деревянная интонация или негнущаяся спина актера может ниспровергнуть эту власть. Но Серебренникову с его постановочной группой (художником Николаем Симоновым, режиссером по пластике Альбертом Альбертом, композитором Михаилом Шкирманом) удалось избежать и «бархатных революций», и «кровавых мятежей». Власть театра была сохранена.
Спектакль интересно расшифровывать: ассоциации возникают словно сами собой. И с Шекспиром, и с другими пьесами Уильямса, с постановками иных театров (даже балетными), кино- и театральными ролями Нееловой, уже сыгранными и теми, какие она еще может сыграть (режиссеры, поспешите их увидеть!). Здесь она выходит в двух ролях: циничной и безумно мнительной голливудской кинодивы и молодой, но словно преждевременно схваченной морозом и тоже внутренне опустошенной девушки.
Но ни разу Неелова не отказывается от своего собственного возраста, не старит себя лишними морщинками, не молодит себя широко распахнутыми «наивными» глазами. Только одна закрывается прядями волос, а другая еще продолжает зачесывать все наверх, открывая миру красоту лба и замерший от тоски взгляд, да вдруг сквозь бесцветное тонкое сопрано юной Хэвенли прорвутся грубые, пропитые звуки контральто Принцессы Космонополис. Вместе с режиссером актриса набрасывает штрихи к истории умирания души, когда ради внешнего благополучия жертвуют судьбой самых близких людей, когда ради успеха и славы предается собственная жизнь.
Какая степень отчаяния толкнула двоих людей навстречу друг другу — увядающую голливудскую звезду и тщеславного юного красавчика Чанса Уэйна (в этой роли на сцене «Современника» бесстрашно дебютирует Юрий Колокольников)? Кто из них прав? Или оба не правы?
Вопросы можно написать и с многоточием, и с восклицательным знаком; все зависит от того, с каким настроением вы окажетесь в театре. Ведь для Серебренникова, в свою очередь, зритель — еще одна важная составляющая спектакля. И он сделает все, чтобы она не подвела.

Татьяна Рыбакина
11-12-2002
Россiя