Воздействие спектакля Московского театра «Современник» «Крутой маршрут» — эмоциональное, нравственное, наконец, просто историко-познавательное — начинается еще до начала сценического действия, с того момента, как зритель входит в фойе театра. А, впрочем, даже еще раньше — когда раскрываешь купленную программку и читаешь: «Жертвам сталинских репрессий посвящается». И дальше: «Евгения Гинзбург. Крутой маршрут. Хроника времен культа личности».
Даже тот, кто не знаком с книгой Евгении Семеновны Гинзбург, прошедшей все тюремные и лагерные круги сталинского ада, теперь уже знает, представляет, что стоит за пронизанными правдой, болью и гневом строками этих, как она сама написала в предисловии, «воспоминаний рядовой коммунистки, хроники времен культа личности».
И то, что встречает зрителей в фойе, сразу окружает, охватывает их зримыми приметами этих недоброй памяти времен. Повсюду стенды с газетами 1937 года: истерические заголовки, статьи, письма, разоблачающие «гнусные происки врагов народа», требующие «уничтожить их как собак». И тут же рядом — сообщения о трудовых достижениях и клятвы верности, здравицы «великому вождю», признания в любви к «отцу народов». И он сам, «родной и любимый», возвышается чуть ли не под потолок огромным позолоченным гипсовым монументом, красуется на живописных портретах в окружении своих соратников и подручных. Безмолвно вопят со стен кумачовые лозунги и транспаранты соответствующего содержания. И по-настоящему гремят из репродукторов бодрые, ликующие песни и марши…
А после всего этого — темнота зрительного зала, темнота сцены, превращенной художником М. Френкелем в мрачные тюремные застенки, где томятся вырванные из жизни, из света — безжалостно, неожиданно, беспричинно — Евгения Семеновна и десятки, сотни других таких же, как она, несчастных, ни в чем не виновных и заведомо обреченных женщин. 
…Глухое громыхание раздвигающихся и задвигающихся решеток, холодный железный лязг захлопывающихся дверей. Зловещие проходы конвоиров. И, наконец, все более высвечиваясь, приобретает человеческие очертания словно распятая на решетке женская фигура. Это — главная героиня спектакля Евгения Семеновна…
Так начинает постановщик и режиссер Галина Волчек сегодняшнее сценическое воссоздание хроники времен культа личности, переложенной для театра драматургом Александром Гетманом.
Два мира, два физические и нравственные состояния противополагаются друг другу в этом спектакле. Тут очень трудно, даже невозможно говорить о драматургическом сюжете, развитии и динамике театрального действия в обычном их понимании. Это именно противостояние — неравное и трагическое — жертв и палачей, чести и бесчестия, правды и лжи, силы грубого, изощренного, демагогического беззакония и беззащитного, безысходного человеческого страдания. 
Сцены допросов и сцены в тюремных камерах. С одной стороны — следователи Ливанов (Г. Фролов), Царевский (В. Хлевинский), Ельшин (А. Кахун), Председатель суда (В. Земляникин), Зам. начальника тюрьмы (В. Тульчинский)… Деловито, жестко, напористо выполняют они чудовищные задания своих вышестоящих начальников. Это их работа, ставшая для них обыденной и привычной, — любой ценой выбивать у арестованных признания их несуществующей вины, принуждать людей к ложным показаниям, губительной клевете на самих себя, на родных и близких, знакомых и незнакомых. Они вовсе не на одно лицо, эти палачи. Одни сухо бесстрастны, сдержанны, подчеркнуто официальны. Другие — разнузданно жестоки, хамски беспардонны. Третьи — вкрадчиво обходительны, с претензией на интеллигентность, с ловкой имитацией сочувствия, с «искренними» посулами. Но у всех у них одни «родовые» признаки: рабская, беспрекословная подчиненность Системе и ее страшной карательной машине, частью которой они являются, а потому — беспощадность и тупая неумолимость.
С другой стороны, в другом мире — заключенные женщины, «враги народа». Их более двадцати, названных в перечне действующих лиц просто по именам. Старые и молодые. Интеллигентные, утонченные и малообразованные, грубовато-простецкие. Русские и представительницы других национальностей. Сжавшиеся в комок, скорбно и молчаливо ушедшие в свои думы и переживания, и шумливые, жаждущие общения, быстрые и на слезы, и на смех. Изверившиеся, отчаявшиеся и чего-то ждущие, надеющиеся на счастливый исход. Эгоистично сосредоточенные на, себе и своей участи и открытые чужой боли, стремящиеся хоть как-то облегчить чужую беду, помочь, утешить, обнадежить… Но каждая — характер, личность, судьба. Даже в кратких, мимолетных эпизодах, даже по отдельным черточкам, репликам, поступкам выявляют это — одухотворенно, страстно, достоверно — Г. Соколова, Л. Крылова, Г. Петрова. Л. Ахеджакова. И. Метлицкая, Л. Толмачева, М. Хазова, Т. Дегтярева, Л. Иванова, Е. Козелькова, Н. Дорошина и все, все без исключения, занятые в «Крутом маршруте» актрисы.
Но главный нерв спектакля — его стержень, его совесть, его подвиг — это, конечно же, Марина Неелова в образе Евгении Семеновны. Все присущие этой выдающейся современной актрисе истовость и неистовство жизни в роли, нераздельное с ней слияние, не знающий границ темперамент и бездонные глубины внутренних переживаний — все сошлось, сконцентрировалось в ее Евгении Семеновне. Поистине — образ-символ, прекрасный, незабываемый актерский памятник жертвам сталинских репрессий. 
Да, он живет всего лишь в сиюминутном времени каждого отдельного спектакля. Но и этого немало. И именно ради этого обратился Театр «Современник» к «Крутому маршруту», вписывая своими театральными средствами уникальную книгу Евгении Гинзбург в переломные духовные преобразования нашего современного общества.
Спектакль «Крутой маршрут» — лауреат фестиваля «Московская театральная весна-89».

Н. Лейкин
1989
«Театрально-концертная Москва», № 24