«Вишневый сад» — последняя пьеса Чехова — унылое и одновременно язвительно-ироничное размышление о смерти и переменах, — предстанет в неожиданной трактовке, которую предлагает московский театр «Современник» под руководством Галины Волчек.. В прошлом году тот же коллектив привозил спектакль «Три сестры», и те, кто видел эту сильную, умную и зрелищно притягательную работу режиссера Галины Волчек, ждут многого от новой версии «Вишневого сада».

С 29 октября в помещении театра «Мартин Бекк» московский театр «Современник», приезжавший в Нью-Йорк в прошлом году, начал показ чеховского «Вишневого сада». Поставила спектакль Галина Волчек, которая за сорок лет работы в русском театре неоднократно имела дело с американской драматургией. Она прославилась как исполнительница роли Марты в пьесе Олби «Кто боится Вирджинии Вулф?», а ее режиссерским дебютом стала постановка пьесы Уильяма Гибсона «Двое на качелях». Своими мыслями о драматургии Чехова Волчек поделилась с театральным рецензентом «Виллидж Войс».
Майкл Фейнголд: Какие постановки Чехова оказали влияние на вас как режиссера?
Галина Волчек: Мне повезло. Случилось так, что я не видела ни одной значительной режиссерской работы по чеховским пьесам, включая знаменитые мхатовские спектакли, прежде, чем обратилась к Чехову сама. И потому была свободна от груза других трактовок.
Майкл Фейнголд: И все же вы, воспитанная в русской театральной традиции, конечно же, имели представление о том, как ставят Чехова?
Галина Волчек: Да, я имела представление о некоем «чеховском» стереотипе, который так долго исповедовался русскими, что, можно сказать, вошел в наш генетический код.
Майкл Фейнголд: Вы имеете в виду романтическую трактовку, при которой герои вызывают у зрителя чувство жалости?
Галина Волчек: Вот именно! Я с ней категорически не согласна.
Майкл Фейнголд: Чехов жаловался, что Станиславский делает из героев «плакс». Как вам удалось этого избежать?
Галина Волчек: Приступив к работе над «Вишневым садом», я сознательно занижала важность момента. Войдя в зал в первый день репетиций, я небрежно бросила текст на стол и стала говорить о чем-то постороннем. Молодым актерам передалось мое спокойствие. Когда они полностью расслабились, я предложила начать чтение пьесы.
Майкл Фейнголд: И как же это новое раскованное состояние сказалось на читке?
Галина Волчек: Поразительная вещь! Молодые актеры, очень современные люди, тут же впали в тот же самый псевдоромантический тон. Их успели заразить «чеховским стереотипом».
Майкл Фейнголд: Должно быть, вам не скоро удалось их вернуть в чеховскую реальность?
Галина Волчек: Да. Пришлось много работать. Ничто не дается с таким трудом, как играть так, чтобы создавалось ощущение непосредственности, легкости, чтобы «игра» не ощущалась.
Майкл Фейнголд: Здесь, наверное, мог помочь чеховский юмор? Ведь во всех его пьесах столько комедийного.
Галина Волчек: Это правда, но я так же сильно, как и псевдоромантическую традицию исполнения Чехова, не люблю и более позднего увлечения — когда пытаются нарочито приземлить драматурга и, в сущности, обесценить его, изображая его персонажей капризными, глупенькими и нелепыми созданиями.
Майкл Фейнголд: Однако Чехов написал много фарсовых одноактовок, и во всех его великих пьесах есть ситуации на грани балагана.
Галина Волчек: Согласна, но его герои — люди, наделенные подлинными чувствами, и каждый из них делает серьезный выбор, определяющий его дальнейшую судьбу. Поэтому нет никакого смысла превращать эти пьесы только в фарсы, и, кроме того, за таким авангардистским отрицанием прежней, пусть и банальной, романтической традиции таится новое клише.
Майкл Фейнголд: И все же Чехов называл свои пьесы «комедиями».
Галина Волчек: Да, и те, кто выступает против старой традиции с целью снизить значение чеховской драматургии, полагают, что следуют заветам писателя. Но его пьесы отнюдь не фарсы или комедии положений, — особенно в наше время. Трагикомедия не является больше отдельным жанром, она вошла составной частью в лучшее современное искусство. Поэтому пьесы Чехова так злободневны сейчас. Ведь главное, в чем он гениален, так это в том, что понимал нашу жизнь еще сто лет назад. Мне представляется, что Чехов равно далек и от патетики, и от балагана. И я хочу показать, как мужчины и женщины нашего времени, на рубеже веков, понимают его героев через свои чувства, свой жизненный опыт.

Перевод с английского В. Бернацкой

Майкл Фейнголд
4-11-1997
Виллидж Войс