Марина НЕЕЛОВА
Любимый цвет — черный
Стиль — разный, в зависимости от настроения
Вид одежды — брюки
Ткань — хлопок
Имя — Ника
Город — Ленинград, Париж
Время года — весна
Время суток — после хорошего спектакля — вечер, после удачной репетиции — утро.
Вид отдыха — чтение
Вид транспорта — машина
Выражение, фраза — такого нет
Блюдо — питаюсь святым, духом
Любимый напиток — нет

Вячеслав ЗАЙЦЕВ
Любимый цвет — белый, цвета солнца
Стиль — классический
Вид одежды — пиджаки, жилеты
Ткань — все, что не мнется, натуральное, но с добавкой синтетики
Имя — Мария, Маруся
Город — Москва
Время года — весна
Время суток — вечер, после 10 часов
Вид отдыха — рисование
Вид транспорта — безразлично
Выражение, фраза — «Вкус молчалив, кричит безвкусица» и «Лучше меньше, да лучше».
Блюдо — супы, борщи
Любимый напиток — чай

Художник поехал в Париж и привез оттуда для актрисы умопомрачительные браслеты, кружева, жоржеты, шифоны, бархат, перчатки и сумочки. Красиво? Еще бы! А на самом деле эта романтическая история с любовным флером имеет исключительно практическую сторону и, по сути, беспрецедентна в истории нашего театра. Художник Слава Зайцев слетал в Париж по делу срочно для того, чтобы артистка Марина Неелова потрясающе выглядела в новом спектакле «Вишневый сад», который сейчас репетируется в «Современнике». Обозреватель «МК-Бульвара» побывал в святая святых — в примерочной Дома моды на проспекте Мира, где актриса мерила новые костюмы.
Зайцев влетел в примерочную как энергичный кенар — в длинном ярко-желтом пиджаке и галстуке цвета свежей зелени на белой рубашке. Он сказал:
- Марина играет Раневскую. Раневская приехала из Парижа, у нее финансовые трудности, но она хочет выглядеть роскошной. В Париже я нашел такие ткани, которые создают видимость богатства. Вот такие. 
И показал на дутые бюсты, на которых томились: кружевная блузка, что-то прозрачно-розовое, гофрированно-серое, а также боа из страусиных перьев вкупе с сумочками, перчаточками и другими дамскими штучками.
- Слава, зачем такие сложности — за тканями в Париж, тратить бешеные деньги?
 — Сумма действительно потрачена большая, но в данном случае я вкладываю, потому что мне это интересно. В «Современнике» я буду получать только за работу и то только одну десятую часть того, что получаю обычно.
В этот момент вошла Марина Неелова — маленькая, в брючках, очках и встала перед высоким, во всю стену зеркалом в богатой раме, всем своим видом давая нам понять, что сейчас будет переодеваться и хорошо бы кое-кому освободить помещение. 
В узком коридоре Зайцев говорит мне, что уважительно относится к актерам, которым небезразлично то, что на них надевают.
 — У Бабановой было такое отношение к костюмам. И Марина, прежде чем прийти ко мне на встречу, посетила в Парижском музее моды выставку костюмов конца XIX начала XX века. Понимаешь, главное, чтобы актриса на сцене забывала о костюме. Костюм — это ее вторая жизнь.
Вторая жизнь началась, как только мы вошли в примерочную. Неелова стояла перед зеркалом как невеста — вся в белом, только без фаты. Верхняя часть платья до бедер — из гипюра с рисунком.
 — Класс!!! — сказало сразу несколько голосов.
И все одновременно — художники Зайцев и Каплевич, закройщики — набросились на нее, как на жертву, и принялись обсуждать — с поясом делать платье или без? Три человека застегивали его на осиной нееловской талии. 
Зайцев: — Фигура, а! С ума сойти.
Корр.: — А какой объем талии, если не секрет?
Неелова: — Был 54, а сейчас… не знаю.
Впрочем, закройщики подтвердили, что прежние объемы ее практически не изменились.
Марина запустила руки в гипюровые карманы, смотревшиеся на платье как высокохудожественные заплатки.
- А разве в девятнадцатом веке женщины засовывали руки в карманы?
 — Они не засовывали. А я - засовываю, — и погрузила их до запястья в карманы.
Накинула пальто — прозрачное, забеленное как будто туманом или молоком. За этой прозрачностью откровенно светится грудь.
Корр.: — А разве такие сексуальные платья носили в быту?
Зайцев: — Ты пойми — Раневская приехала из Парижа в Москву, ей хочется все время нравиться, хочется обаять всех мужиков. А потом, платье продиктовано индивидуальностью актрисы. Если бы на месте Марины была другая актриса, то и платье было бы другое. Марина, понимаешь, она соткана из секса.
Неелова: — Славочка, я буду ходить к тебе каждый день, чтобы слушать это.
Корр.: — Интересно, а в таком костюме хочется говорить высоким штилем?
Неелова: — Хочется жить другой жизнью.
И это была только одна весьма многозначная фраза из тех, которые она еще обронит на примерке.
Пока Марина надевала второй туалет, Зайцев рассказал, что первой женщиной в его театральной биографии была Вера Васильева на спектакле «Женитьба Фигаро», которая научила молодого художника уму-разуму: «Славочка, я женщина простая, но я должна играть графиню. — сказала она мне. — Мне надо сделать такое белье, чтобы оно помогало играть мне графиню, а не кухарку. Надо так вырезать пройму, горловину, сделать талию. ..» Это все шло от нее, и я максимально пытался самовыразиться.
- Неужели есть артисты, которым безразлично, как они выглядят на сцене?
 — Есть амбициозные артисты. которые не воспринимают художника как класс.
- И ты в таком случае…
 — Я стараюсь не конфликтовать и делаю такое барахло, какое им хочется. Чтобы им было потом стыдно. Так было в театре Вахтангова, где я делал 12 костюмов для «Принцессы Турандот».
На этот раз Неелова предстала в костюме цвета чайной розы. Узкая-узкая юбка разлеталась веером книзу, и актриса, пальчиком оттягивая петлю на ней, держала ее так, как перевернутый зонтик. Сбоку опять незаметно вшит карман, точно кошелек на молнии. Она пристально всматривается в зеркало. Молчит. Щурится в очках.
- Марина, какой у вас минус — я имею в виду диоптрии в очках?
 — У меня? Плюс. У меня вообще одни плюсы.
 — Марина, пояс раздвигаем? Точно нет?
 — А молния или крючок?
 — Мариш, тебе кружева здесь подбить?
И дальше начался примерочный кошмар, когда полчаса обсуждается, как войти в комнату и при этом снять пальто? Держать его в руках или положить на стул? А может быть, вообще не надевать, чтобы сказать: «Мой муж погиб от шампанского» или, например: «0, грехи мои…» К получасовому ужасу цвета чайной розы добавляется история гофрированного плаща цвета мокрого асфальта. Вот, понимаешь, волнует их - надевать или нет рукава, через которые просвечивают красивые руки актрисы.
- Какие, к черту, рукава, — кричу я, не выдержав. — Раневская уезжает и оставляет сад, дочь, Родину в конце концов.
В глазах присутствующих — терпение врачей психушки. А в довершение всего Неелова высказывает крамольную мысль: — Бывает, что роль не годится к платью.
-???
 — Понимаете, все рождает в тебе костюм. Он - кожа твоя. На спектакле «Спешите делать добро» я должна была играть в сабо, которых на репетиции под рукой не оказалось. Мне дали какие-то старые кеды. Я залезла в них, вывернула языки, и все мне стало понятно про мою девочку из провинции. Более того — я осознала, что то, что играла раньше, не годится к этому платью. Роль не годится к платью!
Все говорят одновременно: Зайцев — Нееловой про сборки на воротнике. Художник Каплевич — Зайцеву про какие-то складки и корсеты. Портнихи — Зайцеву… Впрочем, они-то как раз ничего не говорят: у них рты в английских булавках, и они их, эти булавки, то и дело втыкают в народную артистку Неелову. Художник «облизывает» актрису, ее платья и ходит возле нее, как вокруг хрустальной вазы.
Неелова:  — Слав, а ничего, что лямки просвечиваются?
Зайцев:  — Ну и что? Ты женщина. Наоборот — для меня это эротик. 
Корр.: — Слава, как ты думаешь, артистка Неелова могла бы работать у тебя манекенщицей?
Зайцев:  — Почему нет? Она абсолютно гармонична. И несмотря на маленький рост, на сиене смотрится большой. У нее голова семь или даже восемь раз укладывается в туловище. У нее идеальные пропорции. 
Пока актриса меняла очередной костюм Зайцев рассказал мне историю из области мистики в театре:
 — В спектакле «Лорензаччо» мне нужно было нарисовать персонажи, которые потом станут образами новой фрески. И три ночи подряд с 10 вечера до 7 утра я расписывал огромное панно. Долго трудился над лицом Марины, и каждый раз возникало какое-то странное искажение. В какой-то момент я даже заметил, что это чужое лицо, которое прорезается в Маринином портрете, с картины не уходит, как я его ни закрашивал. И вот в начале пятого утра, когда в театре вылезает всякая чертовщина, я почувствовал, что все эти «чужие» образы ожили и между ними происходит борьба за присутствие на фреске. Ужас охватил меня. Я смирился и больше не переделывал. Но самое поразительное в том, что «Лорензаччо» просуществовал недолго, а фрески — огромные — исчезли из театра невероятным образом.
После этой истории из области театра ужасов Марина Неелова предстала в розовом.
- Марина, а с вашими костюмами что-нибудь происходило мистическое?
 — Со мной все время что-то происходит. То меня бросают. То я бросаю. — в задумчивости бросила она очередную двусмысленность. Но добавила: — Это все от наших страстей.
- А какой спектакль для вас самый страстный?
 — «Три сестры». Там у меня были порваны на платье все манжеты, потому что, прощаясь с Вершининым, я хватай его за портупею и об нее рву рукава. Мне пришили другие манжеты — я не могла играть. Это никто не поймет, кроме артиста. Я трогаю ткань, и вдруг я чувствую другую, непривычную, и это мне меняет целую цепочку ощущений. Хотя на «Крутом маршруте» костюмчик у меня тоже хорош, весь изодран.
- А вы не позволяете менять его?
 — Нет. Ни в коем случае. Я даже не могу в чужом платье играть. Когда однажды потеряли мое — я чуть не умерла.
Зайцев:  — А хочешь еще мистики? Представляешь, когда я придумывал для Марины костюм, неожиданно пришла какая-то тетенька и принесла мне журнал начала века «Парижская мода». А потом объявился человек из космического центра и принес мне перья райской птицы из Австралии, некогда принадлежавшие его бабушке. Марина в Париже не выставку сходила. В общем, все сложилось, дай Бог. чтобы спектакль…
Зайцев стучит по дереву. Вслед за ним — все остальные.
В маленькой примерочной, в окружении художников, закройщиков и манекенов стало ясно, что театральный костюм — это вам не юбка крашеная и не рукава в обшлагах. Чтобы прочувствовать его окончательно, я попросила Зайцева дать мне примерить какую-нибудь вещицу из «Вишневого сада». Может быть, в шикарном плаще с воротником Пьеро я наконец пойму, зачем Раневская, русская душою, любя вишневый сад, живет за границей? И зачем ей парижский прохвост, который обобрал ее, а теперь засыпает телеграммами с мольбами о прощении? В надежде постичь тайную и мистическую связь между костюмом и мироощущением артиста, я не без помощи Зайцева надела шикарный плащ и… Как корове седло, как не пришей кобыле хвост, как бане токарный станок, а козе баян после Марины Нееловой шел мне этот плащик цвета мокрого асфальта. Артистки из меня не вышло.

Марина Райкина
14-07-1997
МК-Бульвар