Тютчевские строки не случайно вынесены в заголовок. Целую неделю на сцене Александринки царили жизнь и любовь, которые, как известно, без слез не бывают. Московский театр «Современник» показал два спектакля: «Пигмалион» и «Вишневый сад», поставленные главным режиссером Галиной Волчек. Встреча оказалась желанной. Особенно если учесть, что театр не был в Питере более десяти лет. Марину Неелову, например, встречали громом аплодисментов, как только она появлялась на сцене. Поразили великолепные, роскошные костюмы Вячеслава Зайцева. Необычные, какие-то летучие, очень подвижные декорации Петра Кириллова и Павла Каплевича. Контакт со зрительным залом завязывался легко, без подыгрываний. Да это и не нужно было: театр живет теми же вопросами, что и зритель. Поэтому они оказались друг другу интересны. Питерские театралы смогли сполна окунуться в мечты и реальность героев классики, воплощенные талантом и душой режиссера и актеров театра «Современник». В мечты и реальность жизни нашего современника. Его сны и явь…

Мечты
В вульгарном изложении пьеса Бернарда Шоу «Пигмалион» могла бы выглядеть так: история о том, как нищая и неграмотная девушка вышла замуж за знатного и состоятельного аристократа. И он купил ей много-много красивых платьев.
Ну чем, скажите, не воплощенная в реальность мечта многих современных девчонок?
Галина Волчек, поставившая «Пигмалиона» на сцене своего театра, наверное, не могла не принимать в расчет и такое понимание известной пьесы. Уж слишком это выпячивается в нашей жизни. Как поется в одной современной малопонятной песне: «Счастье есть. Его не может не быть».
А ведь и впрямь не может не быть. Кто бы мог подумать, что грязноватое, бесформенное, орущее существо через несколько месяцев превратится в изящную, очаровательную, утонченную девушку? Скажете, это Генри Хиггинс ее такой сделал? Вы, конечно, правы. Но только отчасти. Да, он взял на обучение это чучело, поспорив с другом Пиккерингом, что из чучела сделает настоящую, как говорит Элиза, «ледю». Он обучил ее манерам и научил правильно говорить. Конечно, не все сразу вышилось гладью. Вот и первый выход в свет Элизы Дулитл был поистине трагикомичен: заучившая сводку погоды и блестяще ее проговорившая — не девица, а идеальный образец, — Элиза через пару минут вновь становится прежней. И забыв обо всем, с энтузиазмом рассказывает про свою тетку, которую «укокошили», про папашу-пьяницу, а заодно про всех чертей и их бабушек. Шокированному профессору Хиггинсу не остается ничего иного, как выдать эту речь подвалов и улиц за… новый стиль. Ах, этот стиль! Он очень даже пришелся по душе молодым аристократам, замученным тяжелой неволей приличий и манер.
А Элиза, она ведь дитя природы. Она естественна в каждом своем шаге, каждом жесте. И она благодаря Хиггинсу действительно станет настоящей леди. И превращение это не будет вымученным. Оно произойдет как бы само собой, — и нам остается только догадываться, каких усилий стоило Генри Хиггинсу сделать из гадкого утенка прекрасного лебедя. И когда чудесное превращение произойдет и кажется, что цель достигнута, и все благополучно завершилось, и Хиггинс по праву празднует победу, тут-то все и встанет с ног на голову. И полетят в него метко брошенные Элизой домашние туфли: «Я выиграла вам пари и больше вам не нужна!» Мысль: «Кто же она теперь?» — терзает девушку. К прежней жизни возврата уже нет, а о будущем… Вот когда она задумалась о будущем, и начались терзания. А может, чутким женским сердцем она поняла, что Генри Хиггинс ей совсем не чужой, а потому так больно его равнодушие, его легкомысленное посвистывание и постоянные приглашения выйти замуж… за кого-нибудь, да хоть за молодого аристократа Фредди. И тогда она уйдет из этого, ставшего ей постылым дома. И, само собой разумеется, найдет приют и понимание у другой женщины — матери сухого и бесчувственного профессора.
Конечно, как и полагается мечте, все закончится не просто хорошо, а свадьбой. Элиза и Хиггинс встретятся снова. И будет сказано много острых и неприятных слов, в которые оба вкладывают иной, прямо противоположный смысл. И совсем немного о том, главном, о чем, как уверяют знатоки, не говорят, ибо «о ней все сказано». Ученица победила учителя, — и тот, встретившись с безыскусностью и прямо-таки патологической искренностью, и сам станет чище, мудрее и одухотвореннее.
Галина Волчек поставила очень изысканный, если можно так говорить о произведении искусства, спектакль. И что отрадно — спектаклю уже три года, но, похоже, актеры от него не устали. Так свежо, эмоционально их проживание на сцене. Конечно, в первую очередь это относится к исполнителям главных ролей — Елене Яковлевой и Валентину Гафту. Для Яковлевой эта роль стала поистине бенефисной, позволившей продемонстрировать богатые актерские возможности — от острой характерности до тонкого, проникновенного лиризма.
Хороши В. Шальных в роли Пиккеринга и Г. Петрова — миссис Пирс. Хороша музыка В. Давыденко.
В общем, все как в мечтах: красиво, изящно, трогательно. Вы только не забудьте: чтобы достичь того, о чем вы мечтаете, Элизе Дулитл пришлось и через себя переступить, и пострадать, и осознать собственную самодостаточность. Потому как это ведь только в мечтах все красиво и трогательно, а в реальности…
А в жизни: сад рубят — щепки летят, то бишь ломаются судьбы. И общество делится на своих и чужих. И топор ударяет прямо по сердцу…

Реальность
Галина Волчек предложила современную версию чеховской пьесы «Вишневый сад». Но не стоит искать в постановке непременных атрибутов нашего времени: современность, по Волчек, заключена в другом. «Надо знать психологию современного человека, — говорит режиссер, — его темперамент, уязвимые места и страхи, знать, какие катаклизмы происходят в мире». Можно, конечно, и Раневскую одеть в джинсы, а Петю Трофимова, например, — в шорты и белые тапочки. И это безусловно будет выглядеть современно. Прибавьте к этому болезненный для большинства россиян денежный вопрос — допустим, имение ваше вряд ли продадут за долги за неимением оного, а вот из собственной квартиры за неуплату запросто выселят. Или взять того же Симеонова-Пищика, вечно ищущего, у кого бы взять в долг. Добрая половина россиян без труда узнает в нем себя. Волчек, кстати, утверждает — и справедливо, — что Чехов понимал нашу жизнь еще 100 лет назад. Может, оттого он так современен и злободневен сегодня? Я хочу показать, говорит Волчек, как люди нашего времени, рубежа веков, понимают его героев через свои чувства и свой жизненный опыт.
Когда XIX век кончился, стало ясно, что Многое он унес с собой. По выражению Б. Зайцева, подходило к концу все то «прежнее — барски-интеллигентное, бестолковое, беззаботное». На смену одним людям пришли другие — более цепкие, более предприимчивые, более деловые. Спустя без малого 100 лет ситуация повторилась. Только с еще более жестким, если не сказать жестоким, отбором: или жить, или выживать. И в отличие от чеховской Любови Андреевны в Париж убежать удается немногим. Но стук топора по-прежнему ударяет в самое сердце, а слова старого Фирса в финале: «Жизнь-то прошла, словно и не жил. .. Ничего не осталось, ничего…» — нередко оказываются тем печальным итогом, к которому приходят наиболее растерявшиеся Раневские и Гаевы. Смена веков, жизненного уклада, человеческих ценностей воспринимается многими как настоящая трагедия. Спросите их: «Кто виноват?», и они укажут вам на разрушителей Лопахиных. Но. .. «нельзя во всех грехах обвинять только одного человека, одного Лопахина, который якобы пришел разрушить наш мир. Мы все делаем это вместе с ним». К такому печальному выводу приходит режиссер. В жизни нет ничего, что можно было бы выкрасить только черным цветом. Вся жизнь — и та прежняя, и наша нынешняя — состоит из нюансов. И Волчек раскладывает перед зрителем такой удивительный пасьянс полутонов, негромких красок, ярких штрихов, она так беспощадно и смело рисует характеры героев, что в очередной раз понимаешь: жизнь намного сложнее, чем об этом можно было бы рассказать словами. В спектакле есть главное — взволнованность. События, происходившие без малого столетие назад, до боли узнаваемы и переживаемы сегодня. Узнаваемы зрителями. Переживаемы режиссером и актерами. Каждый миг, каждый жест, каждый звук — все пропущено сквозь сердце, нервы, душу. Не случайно же на роль Раневской понадобилась такая тонкая, умная актриса, как Марина Неелова. Она играет человека избалованного и легкомысленного, но доброго и чувствительного. Ее Раневская одновременно отталкивает и притягивает, как может притягивать и отталкивать прекрасное, но очень безалаберное существо. Понимаешь, что ее надежды: вдруг как-то все само собой обойдется и имение не будет продано, иллюзорны. Неелова очень призрачно, еле уловимо дает понять, что и сама Любовь Андреевна в глубине души знает: все напрасно, все рушится и никакого чуда не произойдет. Ее помертвевшее лицо, безвольно опущенные плечи при известии о продаже — это немой крик: «Как жить?» Но кто ей ответит? Разве что Гаев (И. Кваша) невпопад пробурчит что-то про анчоусы. Прежнего уже не будет, а нового не миновать. Две сгорбленные фигуры — Раневской и Гаева —выхватывает луч из темноты. А где-то, сжав сердце в комок, бродит одинокая Варя (Е. Яковлева). Уходит в никуда никому не нужная Шарлотта Ивановна (Г. Петрова). Остается при своих несчастьях Епиходов (А. Леонтьев). Герои могут быть смешны, даже жалки, может, даже кем-то и презираемы, но посмотрите, говорят нам создатели спектакля, это несчастные люди, попавшие в беду, посмотрите, как трогательны они в своем несчастье, как одиноки. Найдется ли рука, которая осмелится замахнуться на них? Но наступает новая жизнь. А чтобы построить новое, необходимо разрушить старое. До основания, а затем… Вам это незнакомо? Конечно, миллионер — выходец из крестьян Ермолай Лопахин мало походит на современных новоиспеченных миллионеров. Сергей Гармаш играет человека дела ради, прибыли ради готового преступить даже через восторженно-раболепское отношение к бывшей хозяйке своих предков. «Я купил», —захлебывается в радости Лопахин. О, как суров, по-хозяйски непреклонен становится он, вступив в права владения собственностью. Нет, он не злодей и не варвар. Он помощь искренне предлагал. Но ее отвергли, а прибыль сама шла в руки. Но в жизни за все надо платить. Лопахин Гармаша — человек, у которого есть своя мука, свое страдание. И заслуга режиссера и исполнителя, что они эту муку «нащупали». Неслучайно же Ермолай Лопахин говорит Пете Трофимову: «Когда я работаю подолгу, без устали, тогда мысли полегче, и кажется, будто мне тоже известно, ДЛЯ ЧЕГО Я СУЩЕСТВУЮ». Он ли строитель новой жизни? Вряд ли. Вот строить дачи, сеять мак — это его. Но и тот же Петя — вещун новой, светлой жизни — никакой не строитель. Ах, как забавно Варя бросает ему галоши, приговаривая: «Какие же они у вас грязные». Ну да, грязные, ни разу не мытые, до галош ли тут, когда на носу большая стройка, новая жизнь?! Кто-то сказал: «Человек, не сумевший накормить свою собаку, не в состоянии осчастливить народ». Так и человек, никогда не мывший собственных галош…
В жизни за все надо платить, говорит режиссер. В том числе за прогресс. Придут другие, смелые люди. Они вырубят вишневый сад и обязательно на его месте построят что-нибудь новое. Например, говорит Волчек, аэропорт. Или небоскреб. А дальше?..
А дальше — тишина. И только слышно, как далеко в саду топором стучат по дереву…

Марина Шикова
19-05-1998
Вести