Сидя на премьере «Анфисы», я думала о другом современниковском спектакле, тоже с Мариной Неёловой в главной роли — о «Крутом маршруте» по автобиографической книге Евгении Гинзбург.
Кажется, все разное: темы, жанры. «Жестокая» мелодрама, где любовь и смерть, и трагический быт недавнего гулаговского прошлого. Но в спектаклях есть общее.
Конечно, принимая к постановке «Крутой маршрут», театр думал о социальной актуальности содержания книги. Тем самым проявлял верность традиции, которой гордится. Но размышлений о тяжких перипетиях нашей истории спектакль не вызывал. Запомнился тон общего драматического надрыва, и в игре Неёловой тоже. Надрыв был натужный. Внутри — ничего. Холодный профессионализм.
Конечно, книгу Е. Гинзбург не назовешь хроникальной. По жанру это почти роман — причем во многом «женский», местами открыто сентиментальный. Но и исторической фактуры в ней предостаточно. В спектакле целиком доминирует мелодрама, не оставляя места страшной истории лагерного бытия. 
Давно, как мне кажется, лишившийся руля и ветрил, «Современник» долго не желал признавать, что терпит бедствие, и держался, что было сил. Силы были преимущественно актерские. 
И вот театр сдался. Сегодня на его сцене царит провинция. Сразу оговорюсь — пусть нестоличные театры меня простят, — дело не а географии. Имеется в виду провинциализм творческий, традиционно понимаемые под этим художественная нетребовательность, ограниченность кругозора и расчет на такие же свойства зрителя.
Ничем иным появление «Анфисы» Леонида Андреева в театре не объяснить. О творчестве тут, кажется, уже не помышляют Собравшись ставить «Анфису», театр открыто выбрал кассу. Что ж, «Современнику» за временем поспевать необходимо…
Расчет казался беспроигрышным. Ставка делалась на «открытие» почти неизвестной пьесы знаменитого автора, на актрису — любимицу публики и, конечно, привлекательность любовного сюжета времен модерна с налетом мистического экспрессионизма. Результат для театра, думаю, был неожиданным. Зрители вежливо скучают. Скучная мелодрама означает провал.
Кто-то может со мной поспорить — некоторые внешние атрибуты успеха имеются. Аплодисменты (хоть и не бурные), цветы и даже слезы в финале.
У «Современника» всегда была своя публика. Сегодня преданными театру оказались лишь несколько десятков, для которых он - навсегда любимый, ностальгия по молодости, с ним старели, проживали жизнь. Вот от них, да еще от друзей — букеты. На втором действии ряды заполнены едва на три четверти. Во всех театрах сегодня запустение, но «Современник» все же до самого последнего времени исправно собирал зал.
Трудно понять, отчего Галина Волчек не придала значения постановочной судьбе андреевской мелодрамы. «Анфиса» шла мало, в основном по провинции, успеха не имела. И с момента появления справедливо считалась одной из худших пьес писателя.
Может, стоило пренебречь эффектом новизны и взяться за когда-то гремевшие лучшие образцы жанра — к примеру, знаменитую «Ревность» Арцыбашева — благо, и она сегодня основательно забыта?
Впрочем, почему Андреев, а не Арцыбашев, понять можно. Театр старается отчасти сохранить лицо и предпочитает более почтенного автора.
Режиссеру спектакля хочется задать и другие вопросы, но дело это неблагодарное. Полагаю, ответов на них просто не существует.
И все же. Зачем на сцене (сценография Андриса Фрейбергса), изображающей комнату в доме адвоката Федора Костомарова, так много дверей? Актеры темпераментно выбегают в правую, через долю секунды проявляются в той, что левее (или наоборот). То ли путаются, то ли так задумано… Смысла я в этих перемещениях не отыскала.
Вообще многое в этом спектакле, который задумывался на продажу, а значит, должен быть добротно скроен, не ладно пригнано одно к другому. Отсюда материя его какая-то рыхлая, трудно определимая.
Тут многое не обязательно. Например, зловещие интермедии с масками, призванные иллюстрировать философские грезы драматурга и героев о бренности, многоликости, обманчивости, а также роковой предначертанности — ряд можно продолжить — сущего. Но «нас пугают, а нам не страшно». И не интересно. Потому что слишком понятно и слишком не ново. Кстати, эти озвученные «дьявольским» хохотом сцены — единственное, что театр добавляет к пьесе от себя. Они вполне в духе «Анфисы». Пьесы многозначительно-многословной и дидактичной даже там, где автор обращается к мистическим смыслам. Сниженный, доступный мистицизм мелодрамы — дань обывательским вкусам начала века. Сейчас он опять в моде, и «Современник» воздает ему должное, усиливая и без того навязчивые мистические мотивы «Анфисы». Финал спектакля, видимо, должен был стать, по замыслу Г. Волчек, неким апофеозом философии и эстетики декаданса. Декорации убраны. Черное пространство сцены означает пустоту вечности. В нем одинокие фигуры, облаченные в традиционные символические цвета: кроваво-красный — разрушения, агрессии, убийства (Анфиса) и снежно-белый — чистоты и смерти (Федор). Палач и жертва сошлись в последнем поединке и каждый обречен сыграть давно назначенную ему роль. Прямолинейность этой режиссерской иллюстрации характеров, и взаимоотношений героев чрезмерна даже для неудачной пьесы Андреева. Анфиса вовсе не врожденная убийца, а Федор отнюдь не ангел. Место сценической метафоры занимает однозначная аллегория. 
Необязательны и актеры — именно эти, конкретные Борис Дьяченко, Ольга Дроздова, Геннадий Фролов, Елена Миллиоти, Галина Соколова, Авангард Леонтьев. Их можно заменить другими, и ничего не произойдет. На сцене нет характеров. Нет запоминающихся реплик, интонаций, осмысленно-выразительных мизансцен. Зато есть режущие глаз штампы.
Пример — коронная «ермоловская» поза Анфисы — Неёловой на фоне камина, запечатленная фотографами и растиражированная прессой.
Кажется, все исполнители играют добросовестно. Но, возможно, это им и вредит. Послушно следуя за автором, режиссер и актеры, не замечая того, оказываются в плену штампов самой пьесы.
Обиднее всего за прекрасную актрису Марину Неёлову.
В двух спектаклях, поставленных фактически на нее, — в упоминавшемся «Крутом маршруте» и «Анфисе» — артистка, в сущности, играет не свои роли. Кстати, за последние годы других новых работ у Неёловой не было.)
Главный режиссер театра старается для актрисы, как умеет, на том Галине Волчек спасибо. Но она никогда не могла или не стремилась заставить с настоящей силой заиграть глубокий лирический дар Неёловой. И то, что предлагается режиссером сегодня — традиционная драматическая героиня («Крутой маршрут») и тем более роковая женщина, — артистке совсем не подходит. 
Трудно угадать, что держит актрису на протяжении стольких лет в труппе «Современника». Творческое удовлетворение от сделанного или понятное желание бытовой стабильности, которую дает постоянная работа в одном театре. Но результат этой работы налицо: сейчас в актрисе не видно и следа отмечавшей ее прежде неповторимости.
Грустная тема"Неёлова и «Современник» требует отдельной, трезвой статьи. Замечу только, что прежняя бесстрашная раскованность ее игры разрушала вокруг себя любую рутину. Теперешний сухой профессионализм артистку от рутины не спасает.
Обаяние многих молодых героинь Неёловой заключалось в их беспредельной открытой и незащищенной женственности. И Анфиса — роковая губительница могла бы стать жертвой заключенного в ней мощного женского начала, хрупкой невольницей роковых обстоятельств. Ведь легко заметить, что герои пьесы сами настойчиво провоцируют Анфису на вызывающие поступки, а потом и на убийство, почти навязывая ей роль пресловутой женщины-вамп.
Может, тогда Анфиса Неёловой и ожила бы…
Но этого не случилось, и спектакль, предназначавшийся в коммерческие лидеры сезона, стал одним из множества периферийных московских спектаклей. Впрочем, весь наш театр стоит где-то на окраине художественной жизни. Понимая, что это слабое утешение для «Современника», вступившего, быть может, в худшую полосу своей истории. 
Дай Бог, театр ее переживет и снова будет уважать свое ремесло, зрителей и себя — они того достойны.

Светлана Курач
1992
«Театр», № 1