Не наблюдая своих лет, не замечая плавных смещений времени на лицах окружающих, мы вдруг однажды изумленно застынем перед экраном: как постарел наш любимый актер! Даже не постарел — не в этом суть происходящего, — но как изменился, что за новое выражение в знакомых чертах!
Нет — не печатью времени прошедшего, скорее духом времени настоящего пронизан его облик. .. Так, машинистка Алла из фильма «Осенний марафон», с видом смиренным и вызывающим танцующая перед Андреем Бузыкиным, ничуть не старше прелестной сумасбродной девочки из «Монолога». Она просто другая, живет в своем времени, как та - в своем, и поражает сдержанной созерцательной энской печалью, как внучка профессора Сретенского Нина потрясала искренним — три ручья — горем…
И все же… мы не утерпели и спросили Марину Мстиславовну Неелову:
- Время летит, меняя внешность, характер, мироощущение, у нынешних режиссеров большой выбор, они предпочитают юных Лариных и Джульетт… Вам не обидно, что из каких-то ролей вы вырастаете, так и не попробовав их сыграть?
 — Это действительно так, и на самом деле немного обидно. Но все сложнее — актерская судьба зависит не только от возраста. Так, Джульетту мне не сыграть не потому, что время ушло, а потому, что единственный спектакль, в котором я бы хотела эту роль иметь, уже поставлен несколько лет назад.
Впрочем, что говорить, о том, что ушло, когда так много еще предстоит, горевать о том, из чего выросла, когда до многого еще не доросла…
На неизбежный в данном контексте вопрос — о творческих планах, мечтах, предложениях — Марина Мстиславовна отмалчивается. Это — тайна.
Что ж, мы, зрители, подождем. А пока зададим другой неизбежный для артистки театра, снимающейся в кино, вопрос:
 — Что вам больше по душе — кино или театр?
 — Это разные области искусства, что очевидно. Но они совершенно непохожи и изнутри.
Место актера в кино и в театре — небо и земля. В кино, безусловно, первичен режиссер. Сценарный материал — лишь отправная точка, с которой он начинает строительство своего «здания». Правда, хороший кинорежиссер никогда не использует артиста только как исполнителя. Поэтому даже если мне нравится сценарий, я не спешу браться за роль, стараюсь посмотреть, что уже снял этот режиссер, как играют у него актеры, есть ли согласие между волей актера и режиссера, — профессиональный глаз это видит. ..
Страшнее иметь дело с дебютантами. В кино очень трудно, даже, пожалуй, невозможно работать без полного доверия к постановщику: снимается множество дублей, и режиссера тебе не перехитрить — он все равно выберет то, что нужно ему. И вот ты снялась — фильм с тобой чуть не веки вечные живет, и ты сама живешь в нем. Но ты ли это? Какой вариант личности сохранился на пленке, стал достоянием не знакомых тебе людей? Сколько в нем случайного, а сколько — подлинного, живого, что старалась высказать?.. Очень боюсь сниматься.
- Но ведь и в театре есть режиссер, общий замысел…
 — Вот именно — общий замысел, каждый раз пронизывающий спектакль с начала и до конца. В кино все дробится на эпизоды, там работа актера усложняется, вернее — упрощается до уровня исполнительства. А в театре она поднимается до уровня соединения всех участников спектакля, начиная от режиссера и кончая художником-костюмером. В театре процесс создания спектакля начинается задолго до премьеры и не кончается с ней. В театре всегда есть время что-то поправить, всегда есть надежда, что завтра наконец — нет, сегодня ты сыграешь лучшую свою роль…
Мне кажется, именно в театре наша профессия дает возможность выразить свое миропонимание, свой душевный строй…

Повезло — не повезло? Как часто, когда чужая судьба уже сложилась, утвердилась в нашем сознании, мы начинаем задаваться этим вопросом.
В рассказе о Марине Нееловой он может прозвучать наивно. И все же в небольшого роста худенькой девушке — выпускнице Ленинградского института театра, музыки и кинематографии — вряд ли кто-нибудь мог угадать замечательную драматическую актрису. А начиналась ее карьера сказочно, не в переносном, в буквальном смысле — со сказок. «Старая, старая сказка» — первая роль. И потом… Может быть, это считать удачей, счастливой случайностью, без которой, как кажется зрителю, и это часто бывает на самом деле, как-то неполна актерская судьба?..
Драматург Михаил Рощин: «Когда я вижу Неелову на сцене, мне кажется, что она играет всегда будто в последний раз».
- Выразить себя, передать свое мироощущение другим. .. В приложении к актерской профессии об этом говорится сегодня много, очень много. Но вот перед нами Гоголь, «Ревизор», Мария Антоновна, которую вы играете сегодня. Сколько театров, постановщиков, артистов ставили и, вероятно, будут ставить «Ревизора»… При этом обычно говорят о «новом прочтении», о «своем» взгляде, о «современных» идеях, облаченных в классические одежды.
Но стоит ли после стольких попыток искать еще одно решение, может быть, есть смысл в том, чтобы Гоголь оставался Гоголем, а Чехов — Чеховым?..
 — Что ж. Я не против. Пусть будет так. Но кто знает, какие они на самом деле — Гоголь и Чехов, Мольер и Шоу. Я не могу ручаться за те цели, что видят перед собой другие театры, берясь за классику. Наш театр никогда не ставил перед собой такую простую, или, скорее, утилитарную задачу, как «осовременивание». На классике мы учимся любить, дышать, переживать, на классике мы познаем самих себя. Классика не застывает, она меняется с нами…
Я сама с недоверием отношусь к тем постановкам, в которых новизна становится самоцелью, традиционные тексты наполняются новым, «многозначительным», не всегда ясным смыслом, в которых во время спектакля в зале вдруг вспыхивает полный свет или, наоборот, гаснет… Но артисты имеют право, как и зрители, как и режиссер, на свое понимание. И хорошо, когда все точки зрения соединяются в одну, — тогда удача.
Я, кажется, не припомню такого спектакля, как «Ревизор», коль уж о нем зашла речь, в котором у труппы было бы такое единодушие. Мы за кулисами умираем от смеха, но… зритель иногда так серьезен, что и не улыбнется. Может быть, ищет «скрытый» смысл?
- А вас волнует зритель — его реакция во время спектакля, его настроение?
 — Если б мне это было все равно, я играла бы, не выходя из дома…
- Марина Мстиславовна, одна известная оперная певица рассказывала в своих воспоминаниях, что однажды, когда по роли ее героиня умирала, она сама действительно упала без чувств и потом, когда пришла в себя, сначала отождествила себя со своей героиней… Удавалось ли вам когда-нибудь такое полное перевоплощение?
 — В абсолютное перевоплощение, во всяком случае в свое, я не верю и никогда не верила. В каждом образе есть что-то и от меня, чего никуда не спрячешь, — пусть не вся я, пусть какая-то частица. Но. .. образ есть обобщение и частица одновременно. Первое зависит от мастерства, второе — от меня лично, от того, что меня тревожит, заставляет сомневаться, думать…
- При таком взгляде на вещи вам, наверное, предпочтительнее те роли, где драматургическая фактура позволяет больше сказать от себя?
 — Совсем нет. Куда увлекательней работать на сильной драматургической основе. Хорошая пьеса, хорошая роль, как все хорошее, разве не предпочтительнее халтуры?..
- Иногда в критике о кино и театре проскальзывает упрек, что известные актеры слишком много снимаются, не отказываются от любых ролей, словом, эксплуатируют свой талант в ущерб ему.
 — Мы - актеры, это наша работа. Я никогда не отказываюсь от ролей. В театре невозможно капризничать, соглашаться на одно и не соглашаться на другое. Театр — в известном смысле «производство», и здесь также существует понятие производственной необходимости. Это может показаться жестким условием — ведь необходимости должен подчиняться человек искусства.
Но в нашем «Современнике» атмосфера поиска, сам его дух настолько облегчают любую задачу, что грех было бы жаловаться… Роль обязательно обсуждают все. Режиссер порой сердится — опять кого-то послушалась! А ты, быть может, сделала это невольно, почти незаметно для себя.
Отказываться от ролей… Нет, я на это не способна, ведь это в какой-то степени — поражение, поражение, которое потерпела без боя. А я слишком самолюбива…

С самого начала ее актерского пути в игре Марины Нееловой критика отмечала (порой с удивлением) несомненный профессионализм. Тем, кто смотрел «Монолог», не могла не запомниться сцена ссоры Нины (внучки) с профессором Сретенским (его замечательно сыграл Михаил Глузский). Но мало кто знает, что сцену эту пришлось снимать два раза, хотя Марина Неелова была тут ни при чем. Она в первый раз играла так, что люди, бывшие на съемочной площадке, как вспоминает режиссер фильма Илья Авербах, чуть не плакали. Вот и помощник режиссера, пораженный игрой молодой актрисы, допустил брак — в кадр попал посторонний предмет. Когда стало ясно, что сцена на пленке безнадежно загублена, съемочная группа пришла чуть не в отчаяние: «Второй раз так никому не сыграть!..».
Но Марина Неелова сыграла. Если в первой попытке был неподдельный надрыв, «почти истерика», по выражению Авербаха, то в дубле опытный глаз режиссера разглядел высочайшее мастерство.
И никаких чувств? — спросим мы. Кто знает. Не будем гадать, по-настоящему ли плачет Марина Неелова. Она плачет — и мы верим. Она смеется, и мы смеемся вместе с нею. Она выходит на сцену, будто бы это ее последний выход, и она должна успеть сказать нам все-все-все!? И - все-таки…
 — Марина Мстиславовна, неужели вам одинаково легко, если есть нужда, и заплакать, и засмеяться?
 — А вам?

Т. Шохина
21-10-1984
Московский Комсомолец