Пользуясь преимуществом газетчика узнавать о событиях до публикации, — я позвонила одной из любимых своих актрис не утром, когда вышла газета с фамилиями новых лауреатов, а накануне поздно вечером.
 — Марина, поздравляю…
 — С чем?
 — А Вы ничего не знаете?
 — Нет…
 — С премией Ленинского комсомола.
 — За что?
Зная актрису, я не знала человека. Это искреннее «за что» очень понравилось. Далее мы разговаривали утром.
 — Почему Вы стали актрисой?
 — Взрослые смотрели снисходительно:"все мальчики мечтают стать летчиками, все девочки — актрисами. Но я-то смотрела иначе. Сколько я себя помню, я знала, что хочу, что должна быть актрисой.
 — Ваши родители имеют отношение к театру?
 — Ни малейшего. И никто в роду тоже, если не считать троюродной прабабки Мичуриной-Самойловой. Окончив школу, я отправилась поступать в институт театра, музыки и кинематографии (я жила в Ленинграде). Сто человек на место! Поступила. Моими учителями стали Василий Васильевич Меркурьев и Ирина Всеволодовна Мейерхольд. По окончании института меня взяли в штат «Ленфильма». Все отговаривали: что ты делаешь? а простои? а незанятость? Простои — вещь ужасная для киноактера, это кольцо, заколдованный круг, ты в простое, потому что тебя не снимают, но тебя и не снимают, потому что ты в простое. Я снималась — мне повезло. Но по-настоящему мне повезло, когда Илья Авербах взял меня в фильм «Монолог»…
 — Это моя любимая Ваша роль?
 — Моя тоже. Есть роли, про которые ты, читая сценарий, угадываешь сразу: ты должна это играть, это твое. То есть таких ролей почти нет, их крайне мало, но Нина в «Монологе» была тем самым, моим. Словами это объяснить почти невозможно, но чувство столь сильно, что забыть о роли, исключить ее из себя уже невозможно. Я совершенно заболела тогда. Не представляла, что со мной будет, если не буду это играть. Моя первая роль в кино была в «Старой, старой сказке», я не могу ее забыть, как нельзя забыть все первое в жизни. Но это было, как я теперь понимаю, органично, непосредственно и не более того?
Да, она органична и достоверна. С этим кажется, она родилась. Когда сегодня она выходит на сцену «Современника» в роли девочки, обожженной войной («Вечно живые»), и в роли молодой женщины, войной пораненной («Из записок Лопатина»), и в роли юного существа, открывающего для себя впервые в жизни, что есть любовь («Валентин и Валентина»), и в роли еще более юного существа, узнающего, что в жизни есть несправедливость, грубость, невежество («Четыре капли»), и в роли озорного существа, то и дело меняющего обличье, а с ним, сдается, и характер («Двенадцатая ночь»), — всякий раз вас озаряет догадка: вы знаете ее героиню, вы встречали ее на улице, она ваша знакомая, она, может быть, из вашей семьи. Всякий раз перед вами материал, затканный живыми свойствами человеческой натуры, тонкими и глубокими реакциями. Неёлова так умеет вести себя на сцене, что внутреннее состояние ее женщин и девочек делается почти прозрачным, и это при всегда непростом, всегда неоднозначном внешнем рисунке поведения. Вы понимаете их боль и надежду, их правду, и это будит такой сильный отзвук вашей душе, который и есть награда Актрисе, награда Театру.
 — Какого рода пьесы и сценарии о современной жизни Вам нравятся?
 — Сейчас читаю огромное количество сценариев — и страдаю. Подавляющая масса серых, безликих, плохих, которые так отличаются от хороших! Дело не в темах — искусство, как известно, может выражать что угодно, и все может стать его темой. Дело, по-видимому, в трактовке. Первый порок — половинчатость. Половинчатость чувств, отношений, поступков. Горя, радости — всего на половину, на треть, вообще на какую-то часть. А для меня существует чувство или состояние человеческого духа, возведенное в высокую степень, когда конфликт обнажен, а не затушеван. Тогда есть что играть, чем жить.
 — И нервные затраты?..
 — …Огромные!
Статика — состояние, незнаемое ею. И потому, когда она появляется на экране или на сцене, вы уже не можете оторвать от нее взгляда.. Сделать это — значит пропустить еще одно едва уловимое или, напротив, резкое изменение настроения, состояния, характера. Изменения, из которых состоит вся Неелова. Движение — вот главное слово для определения ее особенностей как актрисы. Мгновения покоя или остановки есть, но они возникают, как сильнейший Контраст тому, что только что было сплошной диалектикой. И когда это лицо и эта фигура застывают — это как крик, как эмоциональный удар: остановитесь, посмотрите, что произошло с человеком!
 — Самый счастливый день в Вашей жизни?
 — Вы знаете, у меня такой скверный характер, что я ужасно переживаю неудачи. Знаю людей, которые в самые дурные минуты, в минуты самых жестоких неудач говорят себе: а все-таки было что-то хорошее. Или: ничего, это пройдет, все опять будет хорошо. Меня очень привлекает это оптимистическое начало. Но сама я не умею быть счастливой тогда, когда счастлива. Может быть, потом, в воспоминании. .. Скажем, «Современник», театр, о котором я и мечтать не могла, к которому подойти боялась, — и вдруг я работаю там, и шесть ролей за сезон! А я все равно мучаюсь неумением, несовершенством. Очень счастливый день был, когда я впервые вышла на театральную сцену — в театре Моссовета, в спектакле, который потом, к сожалению, не вышел. Я работала в нем с Анатолием Васильевичем Эфросом. Это было счастье. Но я тоже мучилась: ничего не получается, играю плохо…
 — Если Вы понимаете, что дело не в объективно складывающихся обстоятельствах, а в особенностях Вашей натуры, с этим можно бороться…
 — Вы думаете?
 — Я уверена. Потому что это относится к науке властвовать собой, а этому можно научиться.
Нам легче. Мы смотрим на Марину Неёлову со стороны. Мы увидели ее в «Монологе» и поняли все. Для нас она состоялась сразу. Она сыграла детство — это чрезвычайно трудно сделать актеру или актрисе, которым больше шестнадцати, а тем более двадцати. Трудно, чтобы без фальши. Игра в инфантильность — угроза с одной стороны, подмена детских реакций взрослыми — с другой. Марина прошла по острию, не солгав ни в одном движении, ни в одной ноте. И все-таки сделать это, наверное, могли бы и другие. Она сыграла прощание с детством. Драматическое прощание. Переход в качественно иное состояние — состояние взрослого несчастливого человека, и это после счастья-то! Краски ложились контрастно и гармонично — портрет был создан незаурядным, вдохновенным художником.
После «Монолога» она владела разным драматургическим материалом — не всегда лучшим, иногда худшим. Накал актерского темперамента, острота поиска «вне» и «внутри» оставались прежними. Дано ли ей это от природы? Воспитано ли в процессе работы?..
В эти руки можно отдать самую сложную, самую удивительную роль нашей современницы. Впрочем, и не современницы тоже. Неёлова справится. Нас ждут наши собственные слезы, наше волнение и радость от встречи с ее новой героиней.

Ольга Кучкина
20-02-1976
Комсомольская правда