«Современник» открыл Другую сцену. Не малую, не новую, а - Другую. Неподготовленный прохожий будет сильно удивлен, когда за известным ему фасадом «Современника», чуть в глубине, увидит самый настоящий занавес. За коричневым металлическим занавесом «скрываются» стеклянные двери, ведущие в театр. Ни на что не похожее сооружение построено по проекту сразу двух знаменитых людей — архитектора Евгения Асса и театрального художника Александра Боровского, одновременно и художника первого спектакля, вышедшего на Другой сцене, гоголевско-фокинской «Шинели».
Внутри — все такое же театрально-функциональное: белые стены, с открытыми, необработанными стыками в местах соединения блоков, где-то продолжаются «цитаты» коричневого занавеса, где-то — выходят наружу тросы и блоки, тайные пружины театральной машинерии. На всех этажах и во всех закоулках выдержано сочетание белого и коричневого, темно-коричневого дерева и коричневого же металла. Некоторая домашность «допущена» в одном-единственном месте — на стене, которая примыкает к залу, где под стеклом — разноформатные и непарадные фотографии актеров «Современника».
Директор инвестиционной компании, которая построила для «Современника» Другую сцену, говорит, что, оборудованная по последнему слову театральной техники, она обошлась примерно в 4,5 млн. долларов, и «в какой-то момент просто перестали считать деньги».
В понедельник театр впервые пустил на Другую сцену журналистов, а уже во вторник — сыграли премьеру «Шинели» в постановке Валерия Фокина.
Галина Волчек успела представить свою весьма жесткую концепцию нового сценического пространства, где можно будет как угодно экспериментировать и как угодно громко проваливаться, но невозможно появление случайных спектаклей или сдача ее в аренду другим театрам и даже самым замечательным антрепризам. Так что в ближайшее время в афише Другой сцены будет одна-единственная «Шинель».
Впрочем, названия ближайших премьер известны: Кирилл Серебренников репетирует с Чулпан Хаматовой «Голую пионерку» по роману Михаила Кононова, инсценированному Ксенией Драгунской, еще одна работа — в стадии «проговаривания»: по роману Гари (Ажара) поставит спектакль знаменитый в Москве (кажется, еще более, чем у себя на Украине) Андрий Жолдак. Ради такого случая Галина Борисовна обещает прервать свое вынужденное многолетнее актерское молчание и выйти на сцену. По словам Волчек, Жолдак ни в одном своем спектакле не убедил ее в правильности собственного выбора и приглашения скандально известного режиссера в «Современник», однако же есть в нем, на ее взгляд, нечто такое, что заставляет поверить в возможность совместной работы, и это нечто, надеется она, проявится в этом сотрудничестве.
Ну а теперь — о «Шинели».
На премьере собрался настоящий театральный бомонд — Марк Захаров, Олег Янковский, Алла Демидова, Людмила Максакова, Гидон Кремер, etc.
Когда гости наконец расселись, погас свет, а задник превратился в экран с идущим снегом. Стоящая в глубине сцены шинель зашевелилась, начала поворачиваться, и маленькая точка над воротником обернулась головой Башмачкина. Раздвигая фалды, он высунулся наружу. Лысенький, безгубый, бесполый гоголевский герой. Вышел, пописал, обозначая все-таки имеющийся пол, полез обратно.
Что он делает внутри — неизвестно.
Пользуясь паузой, скажем, что едва ли не последней работой Валерия Фокина на сцене «Современника» стал как раз гоголевский «Ревизор», идущий вот уже 20 лет. Одновременно — это последняя по времени работа Фокина с Мариной Нееловой, которая сыграла там (и продолжает играть) Марью Антоновну.
На Другой сцене хотелось увидеть другого Фокина. Тем более что Фокин, недавно возглавивший Александринский театр, на императорской сцене сумел соединить свой экспериментальный талант с академическим пространством и временем — в гоголевском же «Ревизоре», за которого прошедшим летом был удостоен Государственной премии. 
На Другой сцене Фокин — все тот же, знакомый по камерным экспериментам. Наверное, одним из первых и лучшим в этой «серии» спектаклей так называемого инструментального театра стал «Нумер в гостинице города NN». «Шинель» — из серии. 
В программке написано, что идея проекта принадлежит известному фотографу Юрию Росту. Вероятно, ему пришло в голову, что Неелова может сыграть Башмачкина. Замечательная идея! Это видно в редкие минуты, когда сквозь разнообразные «инструментальные» ухищрения проклевывается нормальный, человеческий театр. Но примерно половине из этого крохотного часового спектакля Неелова не нужна. Пережидая «технические» паузы, заполненные знакомыми по предыдущим спектаклям Валерия Фокина поскрипываниями и покряхтываниями (композитор — Александр Бакши) и, кажется, впервые появившимися в его творчестве теневыми какими-то перебивками (их автор — не менее знаменитый, чем Бакши, Илья Эппельбаум), думаешь: интересно, Янковский, Максакова, Демидова или Кваша хотели бы сейчас оказаться на месте Нееловой? Коротко говоря, в какой мере такая работа интересна актеру? Трудно сказать.
Вот Башмачкин покружил по сцене, сел, отдышался, вынул перышко, провел им по своим седым волоскам — вроде как причесался. Смешно. Снова начал кружить — и эти паузы уже не Бакши, а в зале начинают ерзать и покашливать.
Выходит шинель новая и тянет к Башмачкину руки, то бишь рукава. Мимо проносится. Зал оживает.
Неелова — непредсказуемая, при том, что знаешь ее давно. И с тех же пор — любишь. Глаза, каких больше нет ни у кого. Выражающие умиление, испуг перед метафизическим и трансцендентным явлением новой шинели, которая сначала проносится мимо, потом приближается, обнимает, а Башмачкин бочком выворачивается, и тогда шинель аккуратно берет героя под руку.
То ли он приручает шинель, то ли она его.
Голос — то низкий, альтовый, то вдруг — скрипучее тремоло: «Ми-ми-ми? мило-милостивый государь?» или, с совершенно другой — гоголевской — интонацией:
 — Зачем вы меня обижаете?
Большой актер — непредсказуем, техника и режиссерские «вмешательства» в его игру, к сожалению, предсказуемы.
Стройными рядами проходят одетые в черное музыканты ансамбля «Сирин», вроде тех покойников, что пугали публику в достопамятном «Нумере?». Нынешние — не пугают. И вообще не волнуют.
Распахнулись оконные проемы — непременно закроются с грохотом. Ждешь, когда бабахнет. Бабахнуло.
В финале в распластанную на полу старую шинель Башмачкин ляжет, как в гроб. Кто бы сомневался.
После этого на полупрозрачном заднике тенью начинает подниматься вода, от самого пола и до самого потолка, обозначая собой конкретные ужасы петербургских наводнений и тщету всего сущего.

Григорий Заславский
7-10-2004
Независимая газета