Астрахан — пожалуй единственный, кто нашел и воплотил в своей работе приемлемую для зрителей формулу массового кино. Он понял, что зрителю на самом деле никогда не нравилось смотреть тот бесконечный «пожар в публичном доме во время наводнения», который в различных вариациях показывало ему перестроечное кино. Что душа зрителя жаждет идеального, что ему близки идеи патриотизма и нерушимости семейных устоев? И Астрахан дал зрителям все это, разыграв историю отвергнутого соблазна красивой заокеанской любви в узнаваемых декорациях малогабаритной «хрущобы», с участием знакомых, любимых артистов, положив эту историю на сладкую ностальгическую мелодию песни Визбора «Ты у меня одна». Астрахан снял свой фильм для самой обездоленной в нашем прокате, но отнюдь не самой малочисленной категории зрителей — для бывших советских людей, которым в новой жизни ничего хорошего уже не светит. Он вернул им воспоминания ушедшей молодости и поддержал в них чувство собственного достоинства; сорокалетним женщинам подарил иллюзию, что у них еще есть шансы победить в состязании с длинноногими молодыми красотками, тридцатилетним — надежду хотя бы на час увести от семейного очага кумиров своего детства? Патриотов утвердил в их патриотизме, демократов потешил комедийным развенчанием патриотов? Словом, фильм сделан по принципу слоеного пирога, в котором каждый может найти для себя особенно лакомый кусочек. Но все же чуда здесь не произошло. Та неопределенность, невнятность и сбивчивость чувств, от которой зритель пытается найти лекарство в этом простом и ясном кино, в фильме все равно присутствует, пусть в скрытой, неявной форме. Астрахан, увы, не обладает душевной чистотой Спилберга или детской наивностью Меньшова, чтобы самому поверить в то, о чем он рассказывает. В действиях персонажей можно предполагать любые мотивы: ностальгию, самоутверждение, жажду реванша, страх одиночества, уязвленную мужскую гордость, жалость, наконец, но только не любовь? А если любовь — то в самую последнюю очередь. Здесь все несчастны и каждый думает прежде всего о себе. Перед нами знакомый мутный коктейль чувств и переживаний современного человека, который в соединении с бесхитростной прямолинейностью мелодраматического сюжета производит иной раз достаточно фальшивое впечатление. Но зритель вполне сознательно предпочитает этого не замечать. Мифологическая жажда, потребность в устойчивой картине мира и человеческого поведения, которая была бы структурирована в соответствии с наличием неких устойчивых ценностей, для зрителей важнее, чем тонкости психологического анализа, чем даже правдивая констатация того, что этих ценностей в нашей жизни, увы! — пока нет.

Наталья Сиривля
1993
Неизвестно