Трагедия Шиллера «Мария Стюарт» впервые была представлена 200 лет назад, 14 июня 1800 года, на сцене Веймарского театра. Там же ее сыграли еще 19 раз: для той поры большая редкость. (Преодолеть барьер в два десятка представлений удалось только другой шиллеровской трагедии — «Смерть Валленштейна».)
О драматическом искусстве Шиллер и Гете спорили постоянно, беспощадно критикуя друг друга. К концу XVIII века веймарский олимпиец окончательно отошел от «Бури и натиска», уже были написаны фрагменты «Правил для актеров». Некоторые положения оказались даже более строгими, чем те, что бытовали в Парижской консерватории. Шиллер тоже стал забывать штюрмерские увлечения, темпераментно развенчивая собственный юношеский опыт — «Разбойников», но увлечения молодости полностью его не оставили. На что Гете постоянно ему пенял. Но сцена почти всегда мирила веймарских гениев. С актерами Гете забывал о строгих правилах и поэтике Буало; его увлекала мысль об удвоении реальности, поэтому в качестве постановщика он давал совсем не классицистские советы. Двойная театрализация была характерна для веймарской сцены: герои выглядели одновременно как конкретные лица и как лицедеи. В «Разбойниках», например, студенческие шалости Карла Моора и вся его бунтарская эпопея объяснялись желанием превратить повседневную жизнь в захватывающее театральное представление. Так было и в «Марии Стюарт». Мотив «театра для себя» и идея неизбежности «ролевого поведения» человека, облеченного властью, к середине нашего столетия привели к рождению многочисленных теорий и доктрин. Когда начались репетиции «Марии Стюарт», Гете-режиссер и его ассистент Эдуард Генаст спорили о трагической вине. (Летом 1800 года уже заявили о себе йенские романтики, кое-что было известно и о главном антивеймарце — Генрихе фон Клейсте.) По классицистской доктрине следовало безоговорочно осудить Марию и предпочесть Елизавету, которая пеклась о государственном спокойствии. Но у Шиллера образ Марии получился лирическим и страстным, провоцирующим зрительские симпатии. К тому же роль исполняла лучшая веймарская актриса — Амалия Вольф. Она переиграла соперницу: имя исполнительницы роли Елизаветы авторы мемуаров и исследователи путают, потому что на сцене властвовала прекрасная жертва — Мария Амалии Вольф. Она, по остроумному выражению одного из современников Шиллера, стала первой Ундиной.
Борьба романтизма и классицизма шла на всех уровнях. Карл Людвиг Эльс, исполнитель романтической роли Мортимера, Шиллеру нравился, а Гете норовил заменить актера — отдать его роль молодому Генриху Фоссу, явному «классику». Может быть, Гете и удалось бы настоять на своем, но времени было слишком мало: точку в своей трагедии Шиллер поставил 9 июня, а спустя пять дней уже сыграли премьеру. Она прошла с грандиозным успехом: современник вспоминал, как в светлую, короткую июньскую ночь публика не расходилась и приветствовала актеров и двух создателей спектакля, устроив «маленький фейерверк и совсем не маленькую попойку». А Шиллер написал в одном из писем:
«Я начинаю, наконец, овладевать сущностью драматургии и знанием своего ремесла».
В спектакле современники подметили существенный для Гете мотив вынужденной несвободы, связанной с государственной службой. Герцогский советник, конечно, не король, но все равно личной свободе поэта, как и королевам в шиллеровской драме, положен предел. И на сцене и в жизни шла борьба человека со своим «ролевым поведением». Гете эту борьбу если и не выиграл (Томас Манн считал, что проиграл), то претерпел — в отличие от шиллеровских героинь, которые явно ее проиграли.

10-2000
«Театр», № 3