Вчера в московском театре «Современник» сыграли премьеру спектакля по пьесе Теннесси Уильямса «Сладкоголосая птица юности». Модный молодой режиссер Кирилл Серебренников поставил его для первой актрисы этого театра Марины Нееловой. Прививка современной режиссуры театру, безусловно, пойдет на пользу, а сыгранную госпожой Нееловой роль, по мнению обозревателя Ъ РОМАНА ДОЛЖАНСКОГО, уже сейчас можно записать в число главных событий нынешнего сезона.

Все три предыдущих московских спектакля Кирилла Серебренникова, быстро сделавшие его имя громким и популярным, были поставлены по пьесам современных авторов — Василия Сигарева, Марка Равенхилла, братьев Пресняковых. Господин Серебренников еще совсем недавно объяснял, что такова его принципиальная позиция, и даже заявлял, что молодой режиссер сегодня должен быть привит от классики, как от инфекционной болезни. Перед театром «Современник» вакцина оказалась нестойкой: Теннесси Уильямс — один из главных классиков драматургии прошлого века. Но чтобы не выглядеть совсем уж ренегатом, режиссер все-таки перелопатил текст пьесы, а драматург Нина Садур дописала к каждому действию пролог.
Сделано это было для того, чтобы придать построенной по законам поэтического реализма (ну или натурализма — как угодно) пьесе привкус ирреальной гротесковости. В спектакле появились три безымянные женщины, на глазах у зрителей натягивающие на себя смешные поролоновые корсеты с острыми грудями и огромными задами да седые косматые парики, этакие шекспировские ведьмы, площадные богини судьбы. Но не только. Они еще и полоумные обитательницы дома для престарелых, куда режиссер переселил из уильямсовской гостиницы двух главных героев: стареющую, спивающуюся кинозвезду Александру дель Лаго (Марина Неелова), путешествующую под именем принцессы Космонополис, и ее молодого спутника Чанса Уэйна (Юрий Колокольников), красавца жиголо, промышляющего ублажением богатых дам. Принцесса бежит от провала своей последней кинокартины, а Чанс привозит ее в город своей юности, где живет его бывшая любовь, идущая теперь под венец с другим. 
Вообще, тема надвигающейся смерти, всеобщей мертвечины, заданная садуровскими полукомическими ведьмами, главенствует в сценах из жизни городка, где готовятся не только к свадьбе девушки Хэвенли, но и к выборам, на которых должен победить мафиози босс Финли. Схватка грубых обывателей с беспомощными, страдающими лирическими героями, чаще всего лежащая в основе уильямсовских сюжетов, рассмотрена Серебренниковым как наглядный конфликт жизни и смерти, в котором последняя уже давно победила, но отвоевывает себе все новые жертвы. Прошлое всегда мертво, и погружение в него не только невозможно (это по Уильямсу), но и смертельно (это по Серебренникову). Смерть Чанса в финале выглядит едва ли не как ритуальное убийство, совершенное членами какой-то секты. Обитатели американской глухомани выставлены обездушенными механическими оборотнями, из которых высосана жизнь (может быть, поэтому «городские» сцены кажутся несколько затянутыми). Первую скрипку этой темы играет тоже Марина Неелова — режиссер дал ей еще и роль Хэвенли. Маска смерти лежит на странно постаревшей молодой женщине, в которую Чанс Уэйн смотрится как в зеркало и узнает в нем грехи своей ушедшей юности.
Другую маску, косметическую, герой сам накладывает на лицо героини Нееловой. Именно сцены Чанса и принцессы Космонополис — лучшие в спектакле. Игру Марины Нееловой можно наградить какими угодно превосходными эпитетами, и все они ничего значить не будут. Впрочем, один существен: это очень отважная игра. Доверие к режиссеру, как известно, является признаком масштаба актерской личности. «Такую актрису?» — осуждающе прошипела сзади меня пожилая театралка через пять секунд после появления героини Нееловой из-под простыни на большой кровати. В смысле — как можно позволить знаменитую народную артистку дергать за ногу. Что только не проделывает с Чансом принцесса: вешается на него, обвивается вокруг, перекувыркивается. В последней сцене даже укладывается вместе с платьями в чемодан и закрывает за собой крышку. Но дело, разумеется, не только в физической гибкости.
Дело в небывалой для сегодняшнего театра плотности роли. Марина Неелова, сезонами простаивающая в «Современнике» без новых ролей, успевает играть столько слоев и уровней эмоций и состояний, что за ней просто не поспеваешь. (Отличительное качество такой игры — выигрыш для партнеров: в сценах с Нееловой дебютант Юрий Колокольников выглядит гораздо сильнее, чем в других эпизодах.) Под каждым дуновением ветерка иронии угадывается истинная драма, и наоборот. Чуть скользнет почти что в клоунаду, но другим боком сразу задевает какое-то глубинное страдание и мгновенно вытягивает его на сцену. Но тоже всего лишь на минуту и потом сразу обратно в кураж, насмешку, почти кривлянье — да все это без всякой актерской натуги, как бы шутя. «Птица юности» у нее оказывается и насмешливой, и трепетной, и очень жестокой. Она нацарапывает краем своего крыла такие последние истины про человеческое бытие, что в какой-то момент все это представляется неправдой, игрой безжалостного мастерства — просто из чувства самосохранения. 

Роман Должанский
7-12-2002
Коммерсант Weekend