(Отрывок)

Нужна наука, изучающая мотивы преступного поведения, влияние среды, роль различных демографических факторов, — все то, что годами исследует криминология, помогая понять преступника, а значит — нет, не простить, следуя известной французской пословице, но предотвратить новые преступления. 
Разве здесь не смыкаются — или хотя бы не пересекаются — задачи криминолога и художника, взявшегося за «правовую проблему»? Ведь разными путями и с помощью разных средств они идут к одному и тому же: к постижению жизни — не в лучших ее проявлениях, — чтобы сделать нас зорче, мудрее, помочь борьбе со злом, отравляющим бытие. 
У нас есть уже пример, который в этом смысле я бы назвал образцовым. Да, образцовым, хотя и тут, увы, не обошлось без промахов и ошибок. Но говорить о них как-то не хочется, чтобы не упустить главное. Главное же - точность нравственных и психологических характеристик, исследование не только отдельной личности, но определенного социального типа, обнажение механизма противоправного поведения, предопределенного антиобщественными, аморальными поступками того, кто в смысле формально юридическом является потерпевшим. 
Виктимология — отрасль правовой науки, исследующая роль жертвы в создании условий, способствующих совершению преступления, — делает пока что первые шаги, ее наблюдения и выводы еще до обидного мало используются в судебной практике и даже встречают порой скептически прохладное к себе отношение. Тем, на мой взгляд, своевременнее, тем важнее появление фильма «Слово для защиты» (сценарий Александра Миндадзе, постановка Вадима Абдрашитова, студия «Мосфильм»), который я и назвал «образцовым примером». В том смысле образцовым, что он как бы ворвался в самую гущу споров о виктимологии и с присущей подлинному искусству эмоциональной убедительностью и наглядностью занял в этом споре вполне четкую, недвусмысленную позицию. 
Я отлично понимаю: авторы ставили перед собой вовсе не эту — служебно функциональную, что ли - цель. Конечно, не эту. Они решали художественную задачу, а не брали слово для реплики на ученом совете юрфака. Но тем и примечательно истинное произведение искусства, что оно имеет обратную связь: не только идет от жизни, но и само влияет на жизнь — воспитывает и учит, доказывает и борется, ниспровергает и утверждает.
Надеюсь быть правильно понятым: ничуть не теряя в своих художественных достоинствах, фильм «Слово для защиты» вполне может служить наглядным пособием для лекции по виктимологии: разоблачив Федяева (С. Любшин), его готовность протопать по живому человеческому сердцу ради достижения своекорыстных целей, его воинствующий эгоцентризм, его искреннюю убежденность в своей избранности, позволяющей ему быть неразборчивым в средствах, фильм разоблачил «федяевщину» как общественно опасное явление, как возможный источник драматичнейших конфликтов, обрекающих на страдание людей с иными нравственными устоями. Такие конфликты сами по себе создают взрывоопасную ситуацию, в любую минуту способную обернуться тяжким преступлением.
Фильм еще на пути к экрану, но уже появились первые отзывы."Если говорить о фабуле фильма, — рассказывает один рецензент, — то она в следующем: Ирина Межникова под влиянием подзащитной, дело которой она вела, решила не выходить замуж, как раньше намеревалась, или, скажем, так: призадумалась, правильно ли она поступает, выходя замуж «при нормальной температуре».
Бог мой, да неужто фильм с такой пошловатой «фабулой» произвел на меня столь сильное впечатление? Заставил думать… О чем же думать, если все содержание фильма свелось к примитиву: «одна женщина другую чувствовать научает» (это я снова цитирую рецензента) и к морали под стать «фабуле»: когда стоит, а когда не стоит выходить замуж?
Нет уж, «если говорить о фабуле фильма», то она совершенно в ином; защищая Костину, а значит глубоко проникая в драматичный человеческий конфликт, Межникова сама мужает духовно и нравственно, что заставляет ее по-иному смотреть и на свои поступки, на свои решения и планы. «Или, скажем, так»: она осознает, что свою честь, свои принципы, свое достоинство человек прежде всего должен защищать сам — законными средствами, разумеется, но сам. Уважительно относиться к себе, чтобы с тем же подобающим уважением к нему относились другие. 
Первоначальный замысел сценариста, мне кажется, состоял в том, чтобы создать фильм о защите попранного человеческого достоинства — защите не только по зову сердца, но и по долгу службы. Или, проще говоря, — фильм об адвокате — профессиональном защитнике, о его благородной общественной функции, о той роли, которую играет он в правосудии — для того, чтобы суд был действительно правым. Эволюция, которую претерпело название фильма (сначала он назывался «Защитник», потом — «Кто-то должен защищать», наконец — «Слово для защиты»), до известной степени подтверждает это предположение. 
Адвокату у нас не везет — ни в литературе, ни в кино, ни в театре. Даже в тех произведениях, где над образом адвоката не витает рок априорной заданности, где он - по печальной традиции — не представлен юрким «жучком» или краснобаем, выдающим за белое черное и пускающим пыль в глаза проницательным судьям, даже там этот образ, как правило, остается где-то на втором плане, присутствует, но не действует.
Писать об адвокате, несомненно, труднее, чем о следователе или милиционере: приходится идти непроторенными путями, не отделаешься эффектной погоней или ловкой разгадкой таинственных следов. Главная же причина того положения пасынка, в котором адвокат пребывает на экране, на сцене, в литературе, я думаю, гораздо серьезнее: подлинное место советского адвоката в обществе, в системе правосудия, в конкретном судебном процессе еще не получило всеобщего признания, его авторитет не стоит так высоко, как должен был бы стоять; своеобразие, сложность и противоречивость его процессуального положения (только защищать, но опираться исключительно на материалы судебного дела; не лгать, не действовать вразрез с законом, но не сделать ни одного шага, не произвести ни единого слова, которые могли бы причинить подзащитному вред) могут быть раскрыты во всей глубине лишь при достаточно высоком уровне правосознания самого художника, при богатстве его специальных познаний, при высокой степени убежденности в правоте отстаиваемых им позиций. И еще — когда эта позиция встретит понимание и сочувственный отклик у тех, от кого зависит судьба произведения, будь то роман или очерк, пьеса или фильм.
Хотя адвокат Ирина Межникова (Г. Яцкина) в фильме главный герой, хотя сценарий даже написан от ее лица (и эта интонация рассказчика в ленте вполне ощутима — мы смотрим на происходящее как бы глазами Ирины), картина получилась все-таки не об адвокате. И «слово для защиты» берет, в сущности, не адвокат, а сама подсудимая Костина, которая в блестящем исполнении Марины Неёловой предстала человеком редкой душевной щедрости, обаяния и силы. Она вовсе не защищает себя — в привычном, обыденном значении слова. Как раз наоборот — себя-то она казнит с той беспощадною прямотой, которая вообще отличает ее цельный, не знающий компромиссов характер. Но всей логикой своего поведения она защищает сильное чувство, достоинство личности, свое право любить и прощать, отвергая злопамятство в каких бы то ни было его проявлениях, — защищает от житейской разумности, от прозы обыденщины, от корысти и суетности, от заниженных моральных критериев, которые нам позволяют порой найти простейший выход из трудного положения и тем успокоить свою совесть.
Мне жаль, что адвокат в этом фильме, по крайней мере вначале, оказался душевно слабее своей подзащитной. Эмоционально беднее. Заземленнее. Мельче. Оказался человеком, которого подзащитная, попросту выражаясь, учит жить. (Жить, а не выходить замуж. Учит, а не научает.) А мне бы хотелось хоть раз увидеть адвоката в роли учителя. Или — чтоб не звучало так уж высокопарно: в роли человека, тонко постигающего движения души, умеющего за внешним увидеть глубинное, гуманиста по большому счету, отстаивающего не только истину и закон, но еще и непреходящие моральные ценности.
Все это говорится авторам не в упрек — ведь Межникова адвокат молодой. Сколько ей? Двадцать семь? Двадцать восемь? Пусть даже и двадцать девять. Сама еще девчонка — по нынешним понятиям. Почти сверстница своей подзащитной. «Ты», с которым подсудимая чуть ли не с первого слова обращается к адвокату, немного режет слух, но потом воспринимается как нечто обычное и по-человечески объяснимое: возрастного барьера нет, а социального и подавно. Бабий разговор, сказали бы раньше. С той только разницей, что у посрамленной и униженной — зрелости больше. Разные жизненные передряги Межникову миновали, профессиональный опыт слишком мал, чтобы восполнить недостающий личный.
Опыт приходит к каждому, но - какой? Довольно часто он помогает обрести уверенность, набитую руку, отработанные ремесленные приемы. Рутину, которую почему-то зовут мастерством.
В правосудии такое «мастерство» грозит обернуться бездушием, слепотой, формализмом. А значит — и беззаконием. Как ни похоже — казалось бы! — одно дело на другое, как ни повторяются — вроде бы! — ситуации и конфликты, которые приходится разбирать, за ними стоят живые люди. Личности. Индивидуальности.
Истина азбучная, но сколько наломано дров оттого, что проникновение в этот неповторимо индивидуальный мир не состоялось! Главная нравственная миссия адвоката, я думаю, в том и состоит, чтобы первому — именно первому из всех участников процесса! — туда проникнуть и суметь убедительно, доказательно, честно раскрыть его перед судьями. Глубокое постижение характера со всеми его противоречиями и сложностями помогает лучше понять побудительные мотивы поступка, психологическую основу драмы. А понять в данном случае (опять перефразируем старую пословицу) — значит иногда и простить. Или, во всяком случае, увидеть те обстоятельства, которые, выражаясь языком закона, смягчают вину.
На все эти мысли меня навел фильм «Слово для защиты», где Межникова трудно и мучительно вглядывается в не очень пока что ей понятный духовный и нравственный мир подсудимой Костиной. Вглядывается, выходя за рамки формального долга и именно поэтому выполняя — пусть пока еще неумело и робко — свой долг.
Не так давно на страницах «Литературной газеты» целый год шла дискуссия «Адвокат: права и проблемы». Спорили яростно — каким быть советскому адвокату: добросовестным ходатаем, грамотным консультантом, помощником по правовым вопросам, призванным (привожу любимую журналистскую формулу, понять которую мне не дано) «защищать, но не выгораживать», или общественным деятелем, борцом за справедливость, наделенным широкими полномочиями и пользующимся общепризнанным авторитетом.
Если бы фильм «Слово для защиты» появился раньше, он тоже сказал бы в этой дискуссии свое веское слово. И был бы убедительнее иных логичнейших аргументов, что под силу только искусству.

Аркадий Ваксберг
1977
«Искусство кино», № 3