«Современник», к стабильному, благополучному и вполне предсказуемому бытию которого мы так привыкли, преподнес нам сюрприз. Если бы была такая номинация, то я бы назвала спектакль «Играем… Шиллера» главным сюрпризом сезона. Причем приятным. Талантливый и известный профессионалам, но неведомый широкой публике литовец Римас Туминас в одночасье перевернул традиционные представления о любимом многими и привычном, как домашний халат, традиционно-психологически-бытовом театре, и о «Современнике» в том числе. Галина Волчек (браво!) рискнула, и эксперимент по вливанию чужой «театральной крови» удался.
Кто видел гениального земляка Туминаса — Някрошюса, тот уловит в этом весьма стильном спектакле далекие отголоски его эстетики. С самого начала сумрачный свет, подвешенная прозрачная люстра, длиннополые темные костюмы — пальто и ушанки, металл, дерево, вода напомнят о някрошюсовском «Гамлете». Но это лишь отголоски, обусловленные, видимо, общим менталитетом.
Говорят, актеры работали с Туминасом с безудержным интересом и энтузиазмом, а это сплошь мастера — Марина Неелова, Елена Яковлева, Игорь Кваша, Рогволд Суховерхо, Михаил Жигалов… Результат — впечатляющий и необычный: строгая жесткая метафорическая режиссура европейского класса стройно подкреплена проверенным профессионализмом «современниковцев» и их способностью к настоящим, глубинным психологическим погружениям и эмоциональным нагрузкам. В итоге в ряду царящих и царивших на столичных сценах королев (а сюжет о Елизавете и Марии Стюарт разыгрывается еще и в Театре Армии, и в «Новой опере», к тому же в памяти — шедевр Театра им. Маяковского с Дорониной в обеих ролях, а позже — с Евгенией Симоновой) появились еще две. Марина Неелова — Елизавета. Елена Яковлева — Мария. 
Соперничество героинь по сюжету не обернулось, к счастью, соперничеством актрис на сцене (здесь вообще нет места «толканию локтями» и обыденным актерским наигрышам и штампам). Неелова, обнаружив мощный трагический темперамент, подтвердила, что она может сыграть все. Жестокость, вынужденную, невыносимую для живой женской души бесчеловечность, страсть, ревность, боль измены, чудовищное бремя решения — жить или не жить другому человеку
Сцена, когда Елизавета, как застывшая восковая кукла с пером и листом бумаги в неестественно раскинутых руках, читает и подписывает смертный приговор Марии, в какую-то секунду вызывает, как внезапный вскрик, опасения за психику актрисы — на наших глазах в течение минуты королева проваливается в бездну безумия, гибнет душа. Мария, тоненькая, хрупкая, беззащитная, у Яковлевой заставляет забыть, что в ее сердце тоже немало кровавых следов, пороков, преступлений. Но в этом спектакле, вольной фантазии на тему Шиллера, судить из двух женщин некого, откровенный злодей лишь демонический Лестер — Кваща. Остается жалость к обеим — марионеткам в жестоком театре госпожи Истории. 

Марина Мурзина
2000
«Аргументы и факты», № 11