С именем Михаила Михайловича Рощина у меня связаны самые теплые, нежные воспоминания. Во-первых, потому, что впервые я вышла на сцену в театре «Современник» в его пьесе «Валентин и Валентина», потом играла в его пьесе «Эшелон» в постановке Галины Борисовны Волчек, где сыграла две роли. И вот спектакль «Спешите делать добро» — это была третья пьеса, которую подарил нам Рощин. От пьесе к пьесе я становилась все моложе и моложе: в «Валентин и Валентине» я играла роль восемнадцатилетней девушки, потом была роль пятнадцатилетней девушки в «Эшелоне» и таким образом благополучно в «Спешите делать добро» я дошла до возраста двенадцатилетней девочки. С ужасом думала, что если так будет продолжаться дальше, то меня уже в детской коляске, с соской во рту выкатят на сцену?
Когда я прочла пьесу, я поняла, что мне очень важно найти здесь какой-то определенный говор, потому что это девочка, которую привезли в Москву, в московскую семью из какой-то далекой глубинки, маленькой деревушки, откуда она никогда в жизни не выезжала. Она никогда не знала, что такое тепло человеческое, добро, сочувствие, соучастие к ней. В общем, её судьба к тому моменту, когда мы с ней знакомились, представляла собой такую квинтэссенцию очень трагического накала. Но, тем не менее, она была написана в харАктерном ключе. И кто-то мне подсказал, по-моему Валентин Иосифович Гафт, а Нина Михайловна Дорошина, будучи знакома с Лидией Павловной Сухаревской, позвонила ей, и та позволила мне к ней прийти. Я ушла с репетиции и помчалась в страшном волнении за этим говором, который Лидия Павловна должна была мне подарить.
Сложилось мнение, что в театре всегда актеры испытывают друг к другу чувство зависти и т.д. Я должна сказать, что в «Современнике» я никогда не испытывала подобных чувств в свой адрес. Напротив, я помню на этой репетиции, как они все меня ждали и кинулись с вопросом: «Ну что, привезла?» (Это о говоре.) «Привезла», — сказала я. «Ну, скажи что-нибудь». Я с найденным говорком сказала: «Пойдем платеце померием?». И все обрадовались ужасно. И потом это уже превратилось в своеобразную игру. Я говорила с этим говором с утра до вечера, он меня совершенно заворожил. Ко мне обращались на репетиции или в перерыве по делу и без дела: «Ну что, Олечка, как ты считаешь, репетиция у нас скоро закончится?» И я отвечала: «Ну так я не знаю. Вот эта женщина, та, которая у вас главная, она такое вот личико сделала, такое вот недовольное, на нас смотрела, что вот вроде ей было неприятно. Да может она так и не отпустит, она так нас сразу-то». Я с этим говором жила.
И каждый раз, выходя на сцену, испытывала такое чувство невероятной любви, сострадания и сочувствия к этой девочке, что даже, думаю, мне и не нужно было ничего играть. Только нужно было в себе это чувство иногда пытаться сдерживать, чтобы оно не вырывалось наружу. Это было чувство какого-то разъединения, как будто я смотрела на неё со стороны, и плакала одновременно — и своими собственными слезами, и её. В этом спектакле были заняты замечательные актеры: И. Кваша, А. Покровская, В. Гафт, Н. Дорошина, В. Хлевинский и мне кажется, что мы вместе с этим спектаклем прожили какую-то счастливую жизнь. Конечно, при переносе на телевизионный экран бывают какие-то естественные потери, потому что спектакль все таки ставится в расчете на зрительный зал. А это телевизионное приближение имеет свои плюсы, но и свои минусы. Но, тем не менее, я думаю, что хорошо, когда мы имеем возможность по прошествии многих и многих лет вернуться в это время, посмотреть это и вспомнить об этом.

Марина Неелова

Телевидение