Действие новой пьесы М. Рощина «Спешите делать добро» на сцене театра «Современник» в постановке Г. Волчек начинается с высокой трагикомической ноты: пока на авансцене милиционер унылым голосом читает безграмотно написанный протокол о попытке самоубийства пятнадцатилетней О. Солонцовой, в ванной комнате мякишевской квартиры всеобщими усилиями идет отмывание девочки Оли Солонцовой, подобранной Владимиром Мякишевым (И. Кваша) на обратном пути из служебной командировки где-то на железнодорожных путях в тот самый момент, когда девчушка, не устояв перед житейскими неурядицами, со свойственным юности максимализмом действительно бежала кончать жизнь самоубийством под колесами маневрового паровоза. И вот уже отмытая, встрепанная, в куцем махровом халатике с чужого плеча, совершенно растерянная в веселой сутолоке множества незнакомых лиц, Оля (М. Неёлова) стоит как вкопанная посередине комнаты, не сводя испуганно-молящих глаз со своего спасителя, и только поворачивается за ним всем корпусом, словно подсолнух за солнцем. «Да он мне лучше отца»,- скажет она много позже соседке Симе (Н. Дорошина), и огромные глаза ее на худеньком, изможденном личике засияют каким-то особым, лучистым, торжествующим светом.
Но вот зачем, собственно после всего происшедшего привез Владимир Мякишев Олю в Москву и как в дальнейшем мыслит устроить ее судьбу — он и сам не очень себе представляет. «Пусть поживет, Москву посмотрит» — его единственный аргумент на все бесконечные «зачем», «почему», «как» родных, друзей, соседей. А коль скоро девочка без прописки, без документов живет в мякишевской квартире и по свойственному ей трудолюбию, а главное — из чувства бесконечной благодарности и любви к принявшей ее семье без конца хлопочет по дому, у окружающих постепенно начинает закрадываться подозрение: а нет ли во всей этой истории какой-то не очень благовидной оборотной стороны?
И вот уже то тут, то там, в разговорах соседок с женой Владимира Зоей (А. Покровская), с самой Олей, с Мякишевым проскальзывают недвусмысленные намеки, недоуменные восклицания, повисают вопросительные паузы. Даже Виктор, самый близкий друг Владимира (В. Гафт), никак не может взять в толк, что истинно добрые дела всегда бескорыстны. Над семейством Мякишевых начинают сгущаться тучи. Когда же в семейные отношения Мякишевых бесцеремонно вторгаются некая Филаретова (Л. Иванова), из числа рьяных сотрудников инспекции по работе с несовершеннолетними, и сослуживец Владимира Усачев (Г. Коваленко), которому поручили проверить «сигнал», — Оля бесследно исчезает.
Так, может быть, надо воспринимать как жестокую иронию призывное название пьесы — «Спешите делать добро»? Тем более, что и жанр пьесы четко обозначен — драма, и ход ее событий принимает явно трагический оборот. Да, бесспорно, ирония здесь присутствует, и театр не считает нужным скрывать этого (чего стоит один только зловещий облик Филаретовой, снайперски точно нарисованный Л. Ивановой!). И тем не менее всей своей атмосферой, четко выстроенными образами, ясностью режиссерской мысли спектакль «Современника» страстно утверждает: спешите делать добро!
Ведь не случайно, хотя девочка Оля и сбежала от Мякишевых, ввергнув всех в тревогу, именно эта печально закончившаяся история дала возможность проявиться лучшим душевным свойствам ее участников. Даже нелепая тетя Соня (Л. Ахеджакова) со своим всегдашним притворно-фальшивым участием вдруг совершенно искренне, с неподдельным драматизмом в голосе предлагает взять к себе Олю, а эгоистичный Виктор, больше всего опасавшийся потерять личную свободу, теперь уже открыто, не таясь, приходит к Зоиной сестре Ане (Е. Маркова), чтобы как благо, как залог прощения принять от нее согласие стать его женой.
Несовершеннолетняя Оля Соленцова, по милицейской ошибке (но тоже отнюдь не случайно по воле автора) записанная в протокол, как Солнцева, ярким лучиком озарила всех вокруг, и в ее радостном свете каждому отчетливее стали видны свои и чужие несовершенства. И только у одной Филаретовой не заговорила совесть, не дрогнула ни одна струна, соприкоснувшись с незамутненным душевным миром девочки из далекого северного поселка Буденновский. 
Тоненькая, как былинка, еще по-детски угловатая, гораздо свободнее, чем в нарядном платье, чувствующая себя в застиранной маечке и закатанных до колен спортивных штанишках, маленькая героиня Неёловой веселым солнечным зайчиком скачет по мякишевской квартире. И без умолку звенит бубенчиком ее голосок, с деревенской обстоятельностью повествующий сыну Мякишевых Сереже (К. Гордовский) о знаменательных событиях короткой Олиной жизни. Перевоплощение актрисы такое полное и неожиданное, исключающее даже тень прошлых работ, что без программы вряд ли можно было поверить в ее участии в спектакле. Это особо важно подчеркнуть, потому что, к сожалению, актерское поколение, к которому принадлежит Неёлова, чаще всего не слишком утруждает себя тщательной, скрупулезной работой над образами. В роли Оли Соленцовой актриса показала себя мастером самого высокого класса, серьезным, зрелым, умным. Ее дуэты с И. Квашой — Мякишевым как бы изнутри согревают действие, сообщают ему лирическую взволнованность, создают в спектакле своеобразное магнитное поле добра.
А режиссер, целиком доверяясь чуткому настрою своих актеров, лишь кое-где акцентирует наиболее важные моменты. Так, перед началом мы увидим всех участников, сидящими на длинной скамье, отдаленно напоминающей те унылые, казенные деревянные диваны, которые почему-то до сих пор сохраняются только в двух местах — в судах и на вокзалах. На эту скамью исполнители сядут снова, когда место действия переместится в кабинет Филаретовой, где она с пристрастием будет пытать Зою, Мякишева, Олю: в каких взаимоотношениях находятся они все трое. И, наконец, в финале мы снова увидим актеров на той же скамье, — из непосредственных участников только что разыгравшихся событий ставших как бы их свидетелями наряду со всеми нами, находящимися в зале. Театр словно приглашает зал слиться со сценой, принять участие в его внимательном и строгом разбирательстве каждого по совести, разбирательстве, где мерилом ценности человеческой будет вот эта маленькая, худенькая девчушка, излучающая чистый и яркий свет. Мы особенно остро почувствуем это, когда, приняв окончательное решение покинуть мякишевский дом, Оля в последний раз медленным взглядом обведет каждый уголок квартиры и тихо опустится на колени у двери. И тогда медленно померкнет свет на сцене, и тоненькая девчоночья фигурка окажется в ярком луче, будто исходящем от нее самой, а потом почти незаметно растает во мраке.
Пьеса М. Рощина заканчивается таким же, как и в начале, бесстрастным чтением милицейского сообщения о том, что «Соленцова Ольга, проживающая поселок Буденновский, 19, в на стоящее время находится по своему месту жительства…». Театр снимает этот благополучно-протокольный финал. В спектакле Оля исчезает бесследно, оставляя по себе тревожное чувство недосказанности, невольно напрашивающегося вопроса: а была ли девочка? А может быть, девочки-то и не было? Просто каждому из нас необходимо рано или поздно спросить себя со всей суровостью растревоженной совести: на что способен ты, человек? Можешь ли, не думая о последствиях, творить добро по первому побуждению, потому что не умеешь иначе? Способен ли ты, человек?

Наталия Балашова
31-01-1980
Московская правда