Поэт, прозаик и драматург Константин Симонов знает армию, знает войну — первая встреча с войной состоялась у него еще в 1939 году на Халхин-Голе — он прошагал в качестве боевого корреспондента по военным дорогам едва ли не всех фронтов Отечественной войны. Жизнь военных редакций для него близка, как неотъемлемая часть собственной биографии. 
И в новой пьесе Константина Симонова «Из записок Лопатина», которую он назвал «повестью для театра», мы видим живое, острое, яркое отражение минувших грозных военных лет, и отражение это волнует, заставляет память возвращаться к годам давно прошедшим, трудным, наполненным и горестями, и радостями, и обыкновенными, как и в мирные годы, человеческими переживаниями и чувствами, которые не умирают даже под грохот орудий. Они могут видоизменяться, принимать иные формы, но человек продолжает оставаться человеком. Да и войны, собственно, в «повести для театра» нет. Но зловещие отблески ее все время встают перед глазами зрителя, от них никуда не уйдешь, и хотя герой спектакля, писатель и военный корреспондент Лопатин, диктующий здесь же, на сцене, свою повесть, называет ее «Несколько дней без войны», — война рядом.
Драматург поставил перед театром нелегкую задачу. В пьесе присутствуют действующие лица — их трое: Лопатин, Редактор, Машинистка, — и люди из повести Лопатина — их восемь: Ника, Вячеслав, Режиссер, Актриса, Ксения, Гурский, Губер, Веденеев. Автор причудливо соединяет их, а театру предстояло дать достоверное, психологически точное сценическое решение. И «Современник» такое решение нашел.
Пьеса «Из записок Лопатина» сделана на основе повести, но не следует рассматривать пьесу эту как театрализованные иллюстрации к прозе писателя. Сделаем вид, что мы ничего предварительно не читали, а вот так — пришли смотреть спектакль, корни которого неизвестны. Получилась ли пьеса? Получилась.
Короткими, но броскими и запоминающимися штрихами рисует автор своих героев — сдержанного, временами даже суховатого Лопатина, фронтовика, не раз смотревшего смерти в глаза; сурового Редактора, скорее напускающего на себя строгость, чем в полной мере обладающего ею, в душе хорошего парня и товарища; экспансивного, горячего Гурского, «слабогрудого городского» жителя, как он сам себя именует, храбреца, с первым батальоном врывавшегося в освобождаемые города; друга Лопатина Вячеслава — человека, растерявшегося перед военной грозой; очаровательную Нику с ее неизбывной нежностью и жаждой любви — настоящей, чистой и сильной; Режиссера, бурлящего, негодующего, деятельного, колоритного; умницу старую Актрису, которая ищет правду о войне?
Театр тоже, вслед за автором, применил штриховой прием. Никаких занавесов, сцены вспыхивают то в одном углу театральной площадки, то в другом. К минимуму сведено декоративное оформление — кровать, стол, стрекочущая пишущая машинка, листы рукописи, разложенные и на столе, и на кровати, и на полу, — театр не затруднял себя многочисленностью бытовых примет и правильно поступил. Тем не менее ему удалось создать на сцене обстановку, характерную для того времени, и в этом заслуга режиссера И. Райхельгауза, художника Д. Боровского.
Мой спутник, молодой человек, естественно знающий войну только по книгам и кинофильмам, спросил меня: «Обстановка военной редакции передана правильно?». «Правильно, — подтвердил я, и добавил: — она могла быть самой различной — размещались в избах и сараях, в школьных классах и в землянках, в палатках и поездах, общим было одно: суровость и скудость быта. Это и передано».
Один из зрителей, судя по всему, отставной военный, заметил: Лопатин диктует повесть летом 1943 года, тогда уже армия носила погоны, а здесь все без погон. Недоумение это выражал не он один. Думается, что упрек этот напрасен — театр предпочел допустить некоторую условность, чем потратить время действия на переодевания. Мне лично эта условность не мешала.
Кое в чем мне хотелось бы поспорить с театром. Так, Вячеслав, ташкентский друг Лопатина, изображается крикливым истериком, шумным в своих терзаниях. Мне он представляется иным. Ведь Вячеслав искренне страдает от того, что он не смог доехать до фронта, что его натура не выдержала крови и ужаса первой бомбежки, но он стремится всем сердцем туда, где сражаются его друзья. Он слаб, но искренне хочет побороть свою слабость. А искренность никогда не сопрягается с шумными излияниями, с драматическими жестами и воплями.
Ташкентский корреспондент военной газеты Губер (артист В. Тульчинский), который никак не может добиться отправки на фронт, тоже страдает и мучается, во он по-мужски сдержан, и именно эта сдержанность делает его облик правдивым, впечатляющим. 
Очень хорош Лопатин в исполнении В. Гафта. Таким и представляешь его — спокойным в опасности, наделенным волей, энергией и той мужественностью, которая привлекает к нему людей и дает силу переносить любые невзгоды. Есть в пьесе маленькая роль стенографистки-машинистки, но правильно говорят, «что для большого артиста нет маленьких ролей». Л. Иванова произносит несколько, казалось бы, незначительных фраз, но она накрепко запоминается зрителям. Фронтовая машинистка, друг журналиста, первая его помощница, готовая работать в любое время дня и ночи, — трудно передать словами ту меру признательности и уважения, которую носят в своей душе фронтовики-журналисты к представителям этой скромной профессии,
В зрительном зале «Современиика» присутствовали люди разных возрастов. Людям пожилым, прошедшим сквозь войну, спектакль «Из записок Лопатина» дал возможность вспомнить славное былое, молодежи — открыл дорогу к размышлению над прошлым, что всегда важно для будущего.

Ник. Кружков
18-02-1975
Комсомольская правда