«Современник», выступающий в эти дни в Ленинграде, знаком зрителям в первую очередь как театр последовательно выраженной современной темы. Но современность — понятие широкое. И сумма образов смоделированного на театральной сцене мира не смогла бы обрести полновесность эмоционального, эстетического гуманистического звучания, отсутствуй в репертуаре классика.
«Обыкновенная история», «На дне», «Балалайкин и Кº» стали значительными вехами для «Современника» и его актеров. Дальнейшая школа мастерства и одновременно школа воспитания чувств, расширение нравственно-ценностного потенциала — таким видится путь освоения классической драматургии на сцене «Современника». К уже известным нам по прошлым гастролям спектаклям прибавились два незнакомых — «Вишневый сад» и «Двенадцатая ночь».
«Вышла у меня не драма, а комедия, местами даже фарс…», —описал Чехов по поводу «Вишневого сада». Спектакль «Современника» (режиссер Г. Волчек, художник П. Кириллов) совмещает разные жанровые пласты. Лишенный всякой сентиментальности, он достаточно ироничен, н вместе с тем горькая мысль о разобщенности людей, о неумении проявить себя, разорвав оковы привычного жизненного предназначения, чеховская боль за человека звучат в спектакле очень явственно. Тут нет нарушения пропорций: грустное и смешное сосуществует на равных правах.
Сцена наполнена ярким светом. Светлый, воздушный, задник, тонкие стволы одиноких деревьев. На переднем плане — колодец, гулко отдающий эхо. В глубине — массивная двустворчатая дверь с ажурным арочным полукружием. И шкаф, тот самый, к которому будет торжественно обращаться Гаев, откуда во время показываемых Шарлоттой фокусов появятся Аня и Варя. Потом, когда имение будет продано, шкаф уберут. А дверь останется одиноко стоять. Одна на открытой сцене.
Бытовых подробностей, относящихся к началу века, кроме стилизованных туалетов нежных, пастельных тонов, создающих выразительную цветовую гамму в спектакле почти нет.. Знакомый текст не воспринимается здесь цитатами из классика, а звучит естественной разговорной речью. А вот беды и терзания чеховских героев, их душевные стремления и порывы — по-прежнему живы.
Каждый из обитателей «Вишневого сада» словно призван играть раз навсегда заданную жизненную роль. Каждый говорит о своем и другого не слышит. Обескураживающий инфантилизм Раневской (Т. Лаврова) во всем обаянии ее женской красоты и всесокрушающей наивности в той же мере и драматичен и смешон, что и направленная в никуда энергическая твердость подтянутого и аккуратного Гаева (И. Кваша). Лишен прямых линий целенаправленного движения и Лопахин (Г. Фролов). Высокий, суетливый, сильна жестикулирующий. («Не размахивай руками», — советует ему Петя Трофимов), он тоже бессилен что-либо изменить в установленном течении жизни, в распределении жизненных ролей.
Эти главные персонажи «Вишневого сада» сыграны форсированно. В меру ироническое отношение к своим героям, к их внутренней закрепощенности есть и у И. Кваши, к у Г. Фролова. В то же время экспрессивная игра Т. Лавровой местами становится чересчур демонстративной. Ирония актрисы порой перехлестывает через край, стихия саморазоблачения Раневской становится у нее всепоглощающей.
В целом же спектакль не содержит ни категорических разоблачений, ни резких прокламаций. Определенность авторской позиции в другом. Сплавляя в единый мир лирическое, драматическое и комедийное, спектакль «Современника» обращен, надо думать, прежде всего к молодому зрителю. С точки зрения традиционных театральных представлений, герои «Вишневого сада» оказываются непривычно молоды. Молодость здесь — и эстетический момент, я смысловой. Тут несколько возрастных слоев.
Рядом с молодыми, в полном расцвете лет Раневской, Лопахиным, с гротескно молодым, в возрасте лакея Яши, конторщиком Епиходовым (К. Райкин) вовсе еще не старыми предстают в спектакле Гаев и Симеонов-Пищик (А. Вокач). И совсем юные Аня (М. Неелова) и Петя Трофимов (В. Шальных), мальчишески угловатый и порывистый. С ними, такими естественными в своей искренности, чистоте, во всем обаянии молодости, в спектакль входит неподдельное лирическое волнение. Но преодолеть внутреннюю инертность им тоже, увы, не дано.
И лишь старик Фирс (В. Гафт), высокий, сухощавый, торжественный, с умным и значительным лицом, образует другой полюс жизнечувствований. Он несет в себе, излучает веру в незыблемость, в предначертанность и одновременно в серьезность всякой жизненной роли. Все остальные колеблются и сомневаются. Внутренне скованные, все же к чему-то стремятся. Фирс давно достиг душевного равновесия, он не стремится ни к чему. Оставаясь в финале один, величественный, маячит он в полутьме сцены, что-то невнятно бормоча.
Молодость театра, вступившего в свое третье десятилетие, проявилась и в работе над Шекспиром.
«Двенадцатая ночь», поставленная на сцене «Современника» английским режиссером Питером Джеймсом и оформленная художником И. Сумбаташвили, вводит в мир волшебной Иллирии — доброй сказочной страны, обитатели которой беззаботно веселы, а безмятежную жизнь герцогов и придворных лишь изредка омрачают порывы неразделенной любви. В этом мире свои законы и установления. Сказочная история с переодеваниями и обманами, с философическими песенками шута развертывается с пластической плавностью, диалоги стремительны и остры. На сцене торжествуют молодость и любовь.
«Двенадцатая ночь» играется в новом переводе Д. Самойлова" Текст приближен местами к современной разговорной речи, легче, театрально раскованнее зазвучали стихи. Однако момент, свободной импровизации, которым в полной мере владеют актеры «Современника», здесь нигде не переходит в безудержное карнавальное веселье. При всей строгости, стилистической выдержанности спектакля его плавное и естественное течение определяется свободой жанровых совмещений. 
Неразделимый сплав комедийности и поэзии создается всем актерским ансамблем «Современника». Тут никто не солирует, все играют на равных. Рисунок почти каждой роли в общем ансамбле прочерчивается со всей возможной точностью. Кокетливая и томная красавица Оливия, словно сошедшая с картины старых мастеров, — ее с неожиданной острой характерностью играет А. Вертинская. Могучий весельчак и жизнелюб сэр Тоби — В. Тульчинский, хилый к меланхоличный сэр Эндрю Эгьючик в пластически виртуозном исполнении К. Райкина. Камеристка Мария, сочно, с характерными бытовыми, интонациями сыгранная Н. Дорошиной. И, наконец, мрачный и торжественный Мальволио — О. Табаков.
«Двенадцатая ночь» — по-настоящему веселый спектакль. Комедийность здесь заключена в самих характерах, в их столкновении и забавной путанице. Замечательно сыграна сцена дуэли сэра Эгьючика с Виолой, переодетой Цезарио. Впечатляющими оказываются все без исключение выходы Мальволио. Но центром спектакля, из которого расходятся ощутимые лучи поэзии и юмора, остаётся М. Неелова в роли Виолы. Поэзия и комедийность, сказочность и лирика равно соединяются в этом хрупком и жизнеутверждающем сказочно прекрасном существе.
Лирическая интонация, которой порой недоставало в голосе «Современника», властно н отчетливо зазвучала именно в «Двенадцатой ночи». Путь к сердцам и душам зрителей у театра, чья современность обозначена в его имени, неминуемо проходит, сегодня и через классику, через миры Чехова и Шекспира.

Евг. Аб
28-04-1978
Ленинградская правда