Шекспир и «Современник» — нет ли в этом противоречия? Не ушел ли театр с пути служения острым запросам дня?
Нет! И в этом первом своем обращении к Шекспиру он остался верен себе. Комедия почти четырехвековой давности на его сцене зазвучала свежо и вполне современно. Это было достигнуто без насилия над Шекспиром, без втискивания в его пьесу чуждых мотивов, без вольного обращения с сюжетом и превращения комедии в набор сомнительных «аттракционов», чему есть не один печальный пример.
Театр бережно сохранил смысл шекспировской комедии, ее романтическо-авантюрный характер. Он доказал, что Шекспир хорош сам по себе и его не надо «улучшать». В этом принципиальное значение спектакля теперь, когда нередко классиков стараются «приблизить» к нам, переделывая их пьесы настолько, что они приобретают смысл, чуть ли не противоположный тому, какой вкладывал в них автор.
Что Шекспир зазвучал в этом спектакле современно, следует понимать буквально. Поэт Д. Самойлов придал тексту пьесы живость современной разговорной речи. Шекспир был возвышен, лиричен, остроумен, игрив, прост и, случалось, грубоват. Так и должен звучать его язык на современной сцене. Первым это понял у нас Б. Пастернак и дал образцы творческого воссоздания драматической речи Шекспира для современного театра, хотя, скажем прямо, академически точен он в своих переводах не был.
Точные литературные переводы пьес Шекспира, безусловно, нужны читателям. Но одно дело — книжный текст, воспроизводящий стилевую природу подлинника, насколько это возможно. Однако в наше время актеру трудно произносить, а зрителю воспринять на слух сложную и изощренную манеру речи Шекспира, естественно звучавшую для его публики, а для нас ставшую искусственной, что справедливо отмечал Л. Толстой. Современный театр, даже если он академический, стремясь воссоздать живого Шекспира, должен устранить барьеры между ним и нами, в частности этот языково-стилевой барьер.
Представляю себе, как вульгаризаторы-драмоделы схватятся за эти слова. Но пусть они не ссылаются потом на меня. Создавая сценический текст Шекспира для современного театра, надо обладать подлинным художественным чутьем, тактом, чувством меры, а главное — собственной творческой потенцией. Надо самому быть незаурядным поэтом. Д. Самойлов обладает этими качествами, и благодаря ему персонажи комедии Шекспира заговорили не «переводным языком», а живой современной речью, не «по-писаному», а как люди говорят.
Спектакль получился заразительно веселым, поэтическим и временами озорным. Поставил его молодой английский режиссер Питер Джеймс, работающий в театре города Шеффилда. Он не скован академизмом, но и не склонен к экспериментаторству во что бы то ни стало. Как это ни странно для современного режиссера, он верит в то, что Шекспир знал свое дело. Но он понимает также, что шекспировские комедии не являются «самоиграющимися». Питер Джеймс подчеркнул сказочно-игровой характер «Двенадцатой ночи», создав для этого обрамление комедии. Она открывается пением и пляской веселых лесных духов, наподобие «доброго малого» Робина из «Сна в летнюю ночь». Они дают нам понять, что все происходящее в комедии — праздничная игра, шутка, которую они же и подстраивают. Потом по ходу действия лесные духи не раз появляются в самые острые моменты, чтобы подчеркнуть свою роль в забавных недоразумениях и розыгрышах, наполняющих пьесу. Им же принадлежит главная роль в финале: они поют и пляшут, завершая этот праздник веселья и шуток, подстроенных случаем и ими. К сожалению, песенки, написанные для этих лесных духов Д. Самойловым, не очень доходят со сцены. Театр доставил бы дополнительное удовольствие зрителям, если бы напечатал их в программе.
Хотя нам все время дают понять, что разыгрывающееся на сцене есть праздничная игра и шутка, но в этих шекспировских забавах много смысла. Прежде всего — что жизнь полна неожиданностей и за горем приходит радость, а через беды можно иногда дойти до радости и получить от жизни то, что казалось недостижимым. Так это и случается с прелестной юной Виолой (М. Неёлова), когда она попадает в сказочную Иллирию, где влюбляется в герцога Орсино (Ю. Богатырев) и сама, переодетая пажем, становится предметом обожания для молоденькой, немножко взбалмошной графини Оливии (А. Вертинская).
«Современник» сделал этот спектакль парадом актерских удач. Прежде всего это относится к комическому трио: сэр Тоби (П. Щербаков), сэр Эндрю (О. Даль) и Мария (Н. Дорошина). Особенно хорош эксцентрический образ сэра Эндрю. Такого великолепного гротеска давно не доводились видеть на сцене. Комическая мимика актера и его пластика поразительны.
А рядом с этой гротескной фигурой какой естественный, живой Тоби-Щербаков, жизнелюбивый весельчак, не упускающий случая порезвиться, выпить и, если удастся, набить карман за счет простака Эндрю. Но деньги нужны ему лишь как средство для новых удовольствий. Дух гедонизма, пусть и не очень высокого полета, воплощен актером с такой силой, что думаешь: вот, наверное, хороший получился бы Фальстаф!
Шуты и комики господствуют в этом спектакле. Даже героини оказываются вовлеченными в стихию комического; Виола скорее невольно. В ее травести много подлинного юмора. Переодетая в мужское платье, она прелестно играет юношу, неожиданными жестами обнаруживая свою девичью натуру, особенно, конечно, в сцене поединка с сэром Эндрю. А. Вертинская, которую мы знаем в разных ролях — романтических, трагических, лирических, — обнаружила в этом спектакле незаурядные возможности комической актрисы.
Шуту Фесте (В. Никулин) постановщик отвел большее место, чем он занимает обычно. Он с самого начала возведен, можно сказать, на пьедестал и возвышается уже в прологе над всеми шутами, чтобы затем скатиться вниз и потешать всех своими комическими комментариями. К сожалению, однако, несомненное мастерство актера оставляет нас холодными. Ему больше, чем другим, предоставлена возможность создать мост между сценой и зрительным залом, но рубеж остался неперейденным, контакта не получилось.
Ну, а Мальволио? Каков в спектакле этот сатирический образ? О. Табаков играет живо, убедительно. Особенно удалась ему знаменитая сцена чтения подметного письма. У Табакова Мальволио смешон и жалок. А ведь у Шекспира он страшноват. В его лице Шекспир создал обобщенный образ ханжи-запретителя: сам не прочь полакомиться, но другим не дает.
Мальволио — пуританин. Во времена Шекспира значение таких, как он, еще было ограниченным, но через треть века после смерти драматурга они дорвались до власти и чуть ли не первое, что сделали, — закрыли все театры. Этим ханжам представлялось, будто люди только и должны, что трудиться, а в часы досуга предаваться благочестивым помыслам да молитвам. Всем им в пьесе брошен вызов устами сэра Тоби — думаешь, если ты добродетелен, то на свете не должно быть ни пирожков, ни хмельного пива?
Комедия утверждает право человека на радость, веселье, счастье, право жить без пут, следуя лучшим стремлениям своей натуры. В таком ключе и сыграл жизнерадостную комедию «Современник». В новой работе театра преобладают светлые, радостные тона. Праздничному игровому строю спектакля помогают декорации и особенно костюмы И. Сумбаташвили, а также музыка композитора Д. Кривицкого. Прелестно комическое вокальное трио у герцога. К числу удач относится и динамичность сценического действия. Впрочем, вторая часть спектакля, если кое-что сократить, выиграла бы в живости, и тем самым был бы до конца выдержан темп, заданный вначале.
Театр доказал, что комедии Шекспира ему по плечу. А как насчет трагедий?

Александр Аникст
11-06-1975
Литературная газета