Зритель этого спектакля не знает, что слу-чится в следующее мгновение с любым из его героев — рассмеется он или заплачет, замкнет-ся в себе или яростно кинется на другого. В по-становке Валерия Фокина захватывает не-устанное, неожиданное, переменчивое движе-ние живых чувств, находящих выражение в игре и порабощенных игрой, власть которой оказывается все же небезраздельной…
В «Современнике» играют Олби, играют со-гласно Олби, но играют по-своему, храня вер-ность одной из главных своих тем — открытию глубинно человеческого в людях. Между тем персонажи Олби впадают в открытый наигрыш, ломают комедию и притворяются: профессор провинциального университета Джордж — для того чтобы укротить свою строптивую жену Марту; Марта — для того чтобы проучить не-покорного Джорджа. Молодой преподаватель Ник и его жена Хани —чтобы подольститься к старшему коллеге, и прежде всего к его же-не — ректорской дочке. Всяк гнет свою ли-нию, и возникает квартет, напоминающий крыловский, где все играют невпопад.
В начальных сценах роль первой скрипки принадлежит Джорджу. В исполнении Вален-тина Гафта Джордж — изобретательный вирту-оз, способный легко придумывать самые неве-роятные розыгрыши, свободно импровизирую-щий на самые рискованные темы и охотно бе-рущий на себя роль клоуна, выступающего на семейном «ковре» с невозмутимым, чуть груст-ным, как у несмеющегося короля смеха Бестера Китона, видом. Он кружит вокруг Ника, как вокруг диковинного экспоната и драмати-чески притворно причитает, узнав, что гость биолог: должно быть, он из тех, кто переделы-вает гены, дабы рождались одни стопроцент-ные американцы. В белозубом, с иголочки оде-том госте и впрямь проглядывает близость тра-фаретному образцу с рекламного щита. Нет сомнения, что он поспешил в этот дом в столь поздний час, думая о видах на будущее. Правда, ожесточенность довольно грубых у Олби выпадов Джорджа против Ника затуше-вана в спектакле, и все же у гостя голова идет кругом, глядя на высший пилотаж гаерства, демонстрируемый хозяином. Александр Кахун играет не успевшего опериться пай-мальчика, одного из тех миловидных «отличников», из которых выходят хваткие люди. Но и карьеру он мечтает сделать пристойно и явно теряется, заметив, что хозяйка уж очень беззастенчиво любезничает с ним, а хозяин откровенно про-бует его на зубок, к тому же ему надо при-сматривать за женой, опрокидывающей стакан за стаканом.
Марина Неелова играет Хани смело, с гро-тескной резкостью. Ослепительная улыбка до ушей и настороженный взгляд, гладко приче-санные белокурые волосы, огромные круглые очки тихой сельской учительницы и взвинчен-ные манеры провинциалки, старающейся ка-заться светской дамой, деланная беспечность и нешуточная встревоженность. Подслепова-тая, во всех смыслах недальновидная, она впи-вается глазами в окружающих, подается впе-ред, вытягивает шею, словно пытаясь что-то рассмотреть вплотную, ухватить нить разгово-ра, и, безнадежно потеряв ее, выдает нечто сов-сем ни к селу, ни к городу…
И, разумеется, потешна Марта Галины Вол-чек — шумная, неугомонная, радостно-хмель-ная. В ней всего с избытком — даже в ее вуль-гарности и беспардонности чувствуется клю-чом бьющее жизнелюбие. 
Однако забавная увертюра к спектаклю не должна настраивать на легкомысленный лад. Театр, уже обращавшийся ранее к «Балладе о невеселом кабачке» Эдварда Олби, видит в нем одного из самых горьких и смелых худож-ников в современном западном искусстве. На первый взгляд камерная пьеса оказывается на редкость социально емкой, открывающей ши-рокую панораму действительности. Взаимное притяжение и отталкивание ее героев, резкие, лихорадочные перепады чувств, когда любовь в мгновение ока сменяется ненавистью, а не-нависть — любовью, теснейше связаны с состоянием общества. Даже в развлечениях ца-рит не радостная беззаботность, а жажда во что бы то ни стало обойти другого, любые от-ношения сводятся к отношениям господства и подчинения. 
Ввергая нас в водоворот событий, когда в течение нескольких ночных часов две супру-жеские пары дурачатся и сводят самые серь-езные счеты, выдумывают небылицы и испо-ведуются в заветном, театр сосредоточивает внимание на сложности побуждений и моти-вов, на противоречивости душевной жизни. Так, нелегко сказать, задумала ли Марта что-то против Джорджа или ради Джорджа. Ей искренне обидно, что Джордж не занимает в обществе то положение, которого он достоин, и она злится на него за то, что он не «вышел в первачи», не оказался во главе шеренги. Но чем больше тешит современниковскую Марту жажда расправы над Джорджем, тем больше снедает ее подозрение, что, привыкшая все брать нахрапом, она губит самое дорогое в жизни. Театр словно выделяет курсивом мгно-вения, когда Марта, словно опомнившись, за-быв о схватке, отстранившись от нее, пытливо вглядывается в Джорджа, сознавая, что лишь он один ее по-настоящему влечет и занимает. Эта Марта несомненно любит своего мужа, ей жаль его, ею истерзанного, но она еще боль-ше — порой, пожалуй, слишком откровенно — жалеет себя, его терзающую. В трактовке Га-лины Волчек чрезвычайно важно то, что су-ществуют как бы две Марты: одна, живущая по мощной и все же находящейся уже на изле-те инерции, привычно кипятится, грубо кокет-ничает, всеми распоряжается и понукает, дру-гая же испытывает непомерную усталость и грусть оттого, что борьба за самоутверждение, за власть над окружающими приносит лишь пирровы победы.
Короче, театр убеждает нас, что перед нами вовсе не монстры, но нам вдвойне страшно от-того, что, действуя беспощадно, люди пересту-пают через человеческое в себе, сами себя уве-чат. Каждый здесь ранит и ощущает себя ра-нимым, каждый и агрессивен, и беззащитен. Так, Ник А. Кахуна далеко не окончательно за-черствел душой: он жалеет Хани, на которой женился ради денег, и тяготится зрелищем взаимного побоища, устраиваемого Мартой и Джорджем. И все же он все более охотно по-дыгрывает Марте, издевающейся над Джорд-жем, будто ощущая, что презрение к неудач-никам — алиби, чтобы увереннее подниматься по чужим головам вверх.
Притягательность Джорджа в том, что в те-чение долгого времени ему удается обращать оскорбления Марты в шутку, выдавать за фех-товальные выпады в состязании остроумием. Интеллигентный и артистичный герой Гафта не выбрался в руководители факультета не по-тому, что у него, как выражается Марта, «киш-ка тонка», а потому, что богато одарен многим: насмешливым умом, сознанием ничтожности возни возле престижных местечек. Он предпо-читает дурачиться, нежели впрягаться в лям-ку и тащить ее по проторенной колее. Непре-станные выдумки Джорджа порождены яркой фантазией. Джордж рассказывает Нику сю-жет некогда написанного им романа, будто с ностальгически светлой печалью погружаясь в картины воспоминаний, и у слушателя нет ни малейшего сомнения, что все это случилось на самом деле. Но роман так и остался ненапе-чатанным, Джордж стушевался, подчинился запрету тестя, и в упреках Марты, что ему нра-вится быть поверенным, есть своя доля истины: порой Джордж прячется в игру, как стра-ус, зарывающий голову в песок в минуту опасности?
Скажи мне, в какую игру ты играешь, и я скажу тебе, что ты за человек. Беда в том, что игра-творчество и игра-кабала, игра, что-бы другого порадовать, и игра, чтобы другого поработить, игра по установленным доброволь-но правилам и игра согласно законам отчаян-ного соперничества — эти столь разные игры сплетаются в спектакле в единый клубок. Пыл сражений, к счастью, порой оказывается бен-гальским огнем, но чаще шутливая пикировка переходит в рукопашный бой. Наступает мо-мент, когда Джордж, столь непринужденно чувствовавший себя вольным стрелком, в оче-редной раз задетый Мартой за живое, кидает-ся в схватку, не разбирая правых и виноватых, обрушив всю силу удара на Хани.
Вряд ли он не понимает того, что становится ясно нам: Хани Марины Нееловой, делающая все, чтобы не иметь детей и глушащая алко-голем жажду материнства, находится на воло-сок от психического срыва. Не приукрашивая свою героиню, показывая ее истеричной, огра-ниченной, жеманной, актриса открывает силу и глубину чувств в ничтожном, на первый взгляд, существе. Не способная собрать мысли воедино, молодая женщина — комок нервов: на нее могут нахлынуть и потребность веселья, и паническое желание забыться, и детская бес-печность, и ужас перед жизнью. Хани посто-янно нуждается в Нике, только оперевшись на него, может унять свой страх и, узнав от Джорджа, что Ник ее предал, словно срывает-ся в пропасть, — гротескный диссонанс, звуча-щий в этом образе, находит разрешение во всепоглощающем страдании. 
Джордж чудовищно поступает с Хани, лицо его уподобляется бледной маске, похоже, что он сам ощущает, как охватывает его мертвен-ная оцепенелость, как опустошает злость.
И все же в последних сценах Джордж пред-стает во всеоружии, чтобы начать ту игру, ко-торая, по его замыслу, должна положить ко-нец всем играм, и, завладев всеобщим внима-нием, спокойно сообщает ужасную новость: их с Мартой единственный сын не приедет завтра на свой день рождения — он погиб в автомо-бильной катастрофе!
Выясняется тут же, что Джордж и Марта бездетны, что сына они выдумали себе в уте-шение. Но что же руководит Джорджем: мсти-тельное желание покончить с куражом Марты, обида за то, что она открыла посторонним мечту, которую они втайне лелеяли, наруши-ла правила игры, которой они предавались, или сознание того, что игры приняли чересчур опасный оборот? Наверное, сказались все эти мотивы, но решающим стала потребность по-кончить с самообманом, пусть и порождающим дорогие сердцу призраки. Воздушные замки, которые они строили не покладая рук, не объединили их, но становились предметом спора. Миражи, за которыми они гнались, обернулись преследующими их наваждениями.
Под занавес сквозь окна и стеклянные две-ри массивного особняка (художник С. Бархин) просачивается робкий утренний свет. Сколь он ни слаб, четверо узников безумной ночи на-чинают внимательно вглядываться друг в дру-га. Ник и Хани тихо покидают своих хозяев, словно боясь причинить лишнюю тревогу лю-дям, к которым они в конце концов прониклись состраданием.
Восточная пословица гласит: тот, кто долго играет в призрака, превращается в него. Чи-тая Олби, видишь, как мертвые личины готовы поглотить живые лица. Однако в постановке Валерия Фокина главное не демонстрация этих личин, а стремление найти, что скрывается за ними. Герои спектакля, выбравшие определен-ные социальные амплуа, роли в жизни, гото-вые всем ради них пожертвовать, начинают понимать, сколь роковыми оказываются подоб-ные жертвы. Так, у Марты Г. Волчек сквозь маску бравой воительницы, готовой всех рас-топтать современной амазонки, проступают чер-ты вконец измучившейся, несущей бремя тяж-ких разочарований женщины. У Хани М. Не-еловой за маской провинциальной жеманницы открывается страстная потребность любить и быть любимой. За маской неколебимого карь-ериста Ника в исполнении А. Кахуна прогля-дывает человек, в котором самоуверенность бо-рется с застенчивостью, и, наконец, за маской шута Джорджа В. Гафта — печальный и муд-рый философ.
Мы можем постичь это, погружаясь в стрем-нину эмоций, ощутив напряжение пережива-ний, опаляющее подобно напряжению электри-ческого тока. Именно к тому, чтобы раскрыть полноту прихотливого течения внутренней жиз-ни, и была направлена режиссура Валерия Фо-кина, не пытающаяся обнародовать смысл трак-товки в броских постановочных приемах, в «ударных» находках, но выводящая спектакль за сценические рамки, показывающая связь судеб четырех с драматическими коллизиями действительности, подчеркивающая бесконеч-ную сложность душевных миров, не сводимых к самой яркой метафоре. Опираясь на перевод И. Кочнова, В. Вульфа (сценическая редак-ция В. Вульфа), стремящийся достичь макси-мальной естественности разговорной речи, ре-жиссер ставит спектакль о неизбежном конце игры, отступающей перед правдой, о превосходстве жизненной достоверности над всеми и всяческими условностями.
Думается, что страстную потребность любви у Марты Г. Волчек порой выражает чуть сен-тиментально, что Джордж — В. Гафт, напро-тив, ощущает лишь жалость, а не подлинную страсть к Марте, что режиссеру, дающему большой простор актерам для импровизации, не удается порой избежать разноголосицы, но в целом ведущий к тяжкому и необходимому нравственному прозрению спектакль оказыва-ется незаурядным событием театральной жизни.

Видмантас Силюнас
26-02-1985
Советская культура